Александр толкнул тяжёлую дверь трюма и, с усилием придерживая её ногой, поставил на палубу ящик, полный бутылок виски. Теперь предстояло донести его до кают-кампании и, честно говоря, Александр немного жалел, что вызвался делать это в одиночку.
В отличие от других шхун, на которых ему доводилось бывать, на «Закате» просто так никто выпивать не мог, кроме, собственно, капитана с первым помощником. Если у кого и получалось достать из трюма бутылку, то обычно она уходила по рукам в игре в карты. И не исключено, что Николас Смок присоединится к игре в этот вечер, и бутылку можно будет считать утерянной навсегда. Но со дня на день их ожидала охота. На самого настоящего огромного кита. А значит, наконец появился повод хорошенько выпить.
Команду обрадовали только сегодня утром, но Александр, подметая вечером в капитанской каюте, ненароком узнал об этом раньше всех, и едва ли мог скрывать своей радости. Поглядеть на китовую охоту он мечтал уже очень давно, а если бы удалось поучаствовать… Тогда и умереть можно было бы счастливым. В воображении Александру рисовались невероятные картины, а размерами выдуманный кит мог посоревноваться даже с самыми высокими горами в родных краях. Он гадал даже, смотря на гарпунную пушку, как может такая мелочь, продукт человеческой кровожадности, усмирить такое чудо природы. Ему не терпелось это увидеть, прикоснуться к этому.
Неизвестно, чему команда «Заката» обрадовалась больше: охоте или возможности хорошенько гульнуть в её ожидании. Но на корабле не было ни единого уголка, кроме, пожалуй, трюма, из которого бы не доносился хохот и веселье. Александр обычно сторонился подобного, матросы, грубые и неотёсанные, его отталкивали и внушали отвращение своей приземлённостью. Но на «Закате», хоть Александр не любил признавать свою неправоту, матросы оказались неплохими, а что самое главное, на «Закате» был Хантер Чёрч, который был ярким образом выражения «душа компании». И если хотелось провести время в его компании, то сторониться компании матросов было нельзя.
Пока он тащил до кают-компании ящик, его слух поймал что-то совсем недалеко от матросского кубрика. Чей-то разговор. Подслушивать было не в правилах Александра, но стоило ему по одной лишь скрипучей интонации узнать голос Джеймса Барка, как он замедлил шаг и прислушался.
— …все вы горазды увиливать! — возмущённо воскликнул кок, — А ответить за подлость, так это, похоже, слишком для наших замечательных нью-йоркских королей.
— Я не знаю, кто украл твои деньги, Барк, — во втором голосе Александр сразу узнал Генри Чёрча, — Знаю только то, что я их никогда не видел и видеть не желаю.
— Значит, это твой заносчивый брат. Или тот наглый мальчишка, которого он постоянно науськивает, — не сдавался Барк. Александр покраснел от злости. Он, что, шавка какая-то, чтобы его науськивать? У него едва получилось сдержать порыв дать о себе знать и огрызнуться хорошенько этому Барку. Может даже кулаком.
— Не смей, — голос Генри угрожающе дрогнул, — Не смей даже думать о моём брате почём зря и к мальчишке не лезь.
— А кто вернёт мне деньги, Чёрч? Что, на корабле, по-твоему, завёлся призрак? Или вы со своим братцем уже поделили мои денюшки, вот ты и грозишь мне?
Послышался резкий вздох сквозь зубы, и чтобы услышать ответ Генри Чёрча, пришлось сильно напрячь слух.
— У тебя из богатств только дерьмо крысиное, что ты с пола соскребаешь, об такое только тварь последняя руки марать будет.
В воздухе повисла угрожающая пауза, Александр остановился, вслушиваясь в каждый шорох. Тяжелый ящик оттягивал руки, но он не мог просто так уйти. Что бы там ни происходило, это что-то угрожало не только Генри, но и Хантеру. А Александр не мог допустить, чтобы ему что-то угрожало, особенно какой-то чёртов Барк. Он опустил взгляд на револьвер на своём ремне. Да, он был бы готов и стрелять, рука бы у него не дрогнула.
— Пошёл к дьяволу, Чёрч, — прошипел наконец кок, и, судя по затихающим шагам, убрался в сторону камбуза. Александр выдохнул. Обошлось.
Стоило ему выйти из тени, как он почти нос к носу столкнулся со вторым участником сцены. Генри удивлённо вскинул брови, что, в целом, и составляло спектр его эмоций, и отступил, не позволив Александру налететь на него ящиком.
— А, Александр, — протянул он, и прищурился на мгновение. Должно быть, сразу догадался, что его перепалку с коком он слышал. Но несмотря на то, что Александр уже приготовился отрицать, что хоть о чём-то знает, Генри Чёрч совершенно неожиданно отвернулся и спросил что-то совершенно другое, — В кают-кампанию идёшь?
— А… Ага, — кивнул Александр, удивлённо посмотрев на него, но продолжил, — Мистер Смок велел ящики с виски перетащить туда.
— Да? — спросил Генри совершенно отстранённо, не сводя при этом глаз с кают-кампании.
— Так охота же скоро, — пояснил Александр, почти полностью уверенный, что в пояснении это не нуждалось. Ему просто было слишком неуютно молчать.
— Ну да, — кивнул Генри и наконец посмотрел на него, — Удачи тебе тогда.
— А ты не пойдёшь? — спросил Александр. Впрочем, можно было и не ожидать, что Генри куда-то пойдёт. Он и в карты-то играл молча и угрюмо, — Там же Хантер, — добавил Александр, как будто это было главным аргументов для совершения всего в этом мире. По крайней мере, для самого Александра так и было.
Генри кивнул вновь и, кажется, выдал нечто похожее на улыбку.
— Я знаю. Но ты, думаю, за ним присмотришь, Алекс, — сказал он и, неловко, но с чувством, потрепал его по плечу, после удалился, быстро пропав в темноте.
Александр загорелся от гордости. Мало того, что Генри Чёрч расщедрился на улыбку, так и благословил его присматривать за братом. За самым лучшим матросом в истории всех матросов. Если бы тяжёлый ящик не давил на руки, Александр бы ещё постоял и погордился собой, но увы.
Да и потом, тот самый Хантер Чёрч наверняка его ждёт.
Уже в дверях кают-кампании его встретил Николас Смок. Он приветственно хмыкнул, враждебности в его выражении лица не наблюдалось.
— Вот и ты, Ларсен, — усмехнулся он, — Я уж было подумал, что ты сидишь где-нибудь на грот-мачте и кидаешь бутылки в море.
— Зачем? — нахмурился Александр. Смок открыл было рот, но тут же закрыл его и махнул рукой. Видимо, это было какой-то шуткой, которая Александру была недоступна.
— Неважно. Я рад, что это не так. Укрощать матросский бунт в мои полномочия пока не входит. К слову о полномочиях, не помешало бы нам кое-что прояснить, — Николас задумчиво почесал подбородок, — Со дня на день охота, и нам не помешала бы пара лишних рабочих рук… Да и с Чёрчем, я смотрю, ты отлично сработался. Я видел, как ты помогал ему ставить кливер пару дней назад. Ловкий ты парень, хоть и… с характером.
Александр молча кивнул на подобие комплимента, но взгляд его оставался угрюмым. Он пытался не подавать своей радости и надежды, опасаясь, что это речь окажется жестокой шуткой. Это же Николас Смок, кто знает, что там на его нервном уме?
— И капитан Маккарти считает, что тебя не стоит держать в камбузе, когда у нас есть здоровый юнга, — продолжал тем временем рассуждать он, — А ещё я не очень люблю, когда мне плюют в еду. Понимаешь, к чему я клоню?
Николас постарался ободряюще улыбнуться, но то ли из-за особенностей характера, то ли из-за смутного представления о детях, улыбка ободряющей едва ли была. Но Александр придираться не собирался. вместо этого он старательно прокашлялся, пряча гордую улыбку, и солидно кивнул.
— Да, сэр.
— Значит, я могу рассчитывать на тебя, Ларсен?
— Да, сэр, — добавил Александр ещё солиднее. Смок издал полный облегчения вздох.
— Ох, слава богу, — видимо, он ожидал, что это будет сложнее. Но он ведь даже не представлял, как сильно Александр об этой возможности грезил. С того злополучного дня, как его назначили грязным юнгой. И неужели этому пришёл конец? Он теперь матрос. Настоящий, а не только по контракту.
Теперь он может стоять наравне с Хантером. И теперь он точно проявит себя. Из кают-кампании донёсся ряд нестройных криков, требующих виски и грозящих, пусть и в шутку, устроить бунт. Одного этого заявления было достаточно, чтобы мистер Смок дёрнулся и быстро махнул Александру.
— Да тебя тут заждались уже, давай-давай, заноси ящик, — пробормотал он, и Александр последовал за ним. Он был встречен овациями, хотя они, скорее всего, принадлежали ящику в его руках, от которого его быстро избавили.
— Алекс! — раздался звонкий голос Хантера Чёрча, только-только открывшего свою бутылку, — Ну-ка иди сюда, я оставил тебе местечко!
«Местечком» являлся маленький отрезок скамьи, на который Александр опустился тут же, сгорая от радости, что демонстрировали его уши. Хантер сидел совсем рядом, закинув одну длинную ногу, которая шла от сильного, как у оленя, бедра на другую. Скамья стояла близко к стенке кают-кампании, и Хантер этим с удовольствием пользовался, для удобства подложив руку под голову. Александр и сам невольно расслабил плечи и опёрся о стену спиной, подражая ему. Но, к сожалению, рост не позволял ему выглядеть так же волшебно, как это получалось у Хантера.
Но, если так подумать, у Хантера всё получалось волшебнее, чем у кого бы то ни было.
— Мистер Смок! — раздался голос где-то в шумной какофонии голосов кают-кампании, — А виски из жалования вычитается?
— Только если вы ставите его в ваших бессмысленных играх, — отозвался штурман и, выудив бутылку из ящика, легко с какой-то долей элегантности приземлился на скамью ближе к выходу. Только сейчас Александр заметил, что там сидел и капитан Маккарти. Картина эта казалась более чем натуральной.
— Ты пьёшь, Алекс? — спросил Хантер, отнимая бутылку от губ и слегка её покачивая. Александр с опаской взглянул на виски, помня, как в первый раз, когда ему довелось попробовать это матросское пойло, всё закончилось более, чем плачевно. Но с того раза уже лет пять прошло, да и спасовать сейчас…
— Ага, — кивнул Александр. Хантер удивлённо присвистнул.
— Хорош ты, — заметил он с улыбкой и, потрепав Александра по волосам, обернулся к матросам, — Господа! Стакана не найдётся? Угостить хочу волчонка.
— А кишка не тонка? — раздался голос, кажется, Уилсона, дымящего в потолок.
— А поспорим, что нет! — ответил Александр, перехватывая поданный ему стакан.
— Больно надо, обойдусь без напоминаний о том, как выглядел сегодняшний ужин. Александр вскинул голову, резким движением выхватил у Хантера на половину полный стакан и, смотря только на Уилсона, закинул стакан, закинув вместе с ним и голову. О решении своём он пожалел в то же мгновение. Горло вспыхнуло, в глазах выступили слёзы, а в носу защипало от крепкого запаха. Кажется, сегодняшний ужин собирался полезть наружу, как и предсказывал Уилсон, но усилием воли (и Хантера, ласково похлопавшего по спине), он заставил себя сглотнуть и не уткнуться сразу горящим носом в ладонь. Он только надеялся, что Уилсон не видит, как его потряхивает.
— Вот, — прохрипел он с усилием. Краем уха поймал смешок со стороны Хантера и чей-то задорный шёпот.
Старый матрос, на которого эта бравада и была рассчитана, скривил губы и, надвинув шапку на самые брови, буркнул:
— Дурак малолетний.
— Что, Уилсон, утёрли нос? — хохотнул Брук, — Недоволен, что тебя обскакали как клячу на английских скачках?
— Захлопнись, Брукс.
— Хорош волчонок, а я что говорил! — рассмеялся Хантер, и смех его, до ужаса заразительный, быстро свёл на нет не успевшую начаться ссору. Только Уилсон проворчал что-то по-стариковски. Александр слабо улыбнулся, чувствуя, как виски разъедает ему горло, но тепло, пронзившее его было точно связано не с ним. Хантер так легко и просто называл его «волчонком», шуточным прозвищем, что придумал ему, кажется, уже совсем давно, и одним только этим фактом, становился Александру только милее и ближе. Будто между ними было что-то такое особенное, что понимали и знали только они. И не у кого больше во всём мире такого не было.
Хантер ласково потрепал Александра по плечу и, понизив голос, сказал ему:
— Больше наливать тебе не буду, договорились? Закрепим твой триумф, а-то у Уилсона появится повод позлорадствовать.
— Договорились, — кивнул Александр. У него у самого желания пить больше и не было. Задумался только, что слетающий с губ Хантера запах алкоголя не кажется ему таким уж крепким и противным. Совсем наоборот.
А вкус?
Странная мысль обожгла, как огнём. Александр дёрнулся, чуть было не подпрыгнув на месте, и уставился удивлённо на Хантера, удивляясь, конечно, тому, как легко этот вопрос возник у него в голове. И насколько же сильно ему хотелось узнать ответ. И какой реальной возможность узнать ответ была. Всего ничего…
— Ты чего? — спросил Хантер, усмехнувшись. Александр очнулся ото сна и замотал головой.
— Меня… мутит просто, — соврал он и отвёл взгляд. Куда угодно бы смотреть, только не на губы Хантера. Вдруг мысль возникнет снова, тогда Александру точно конец.
— Ты отдыхай тогда, и больше не пей, — посоветовал Хантер и, кажется, хотел сказать что-то ещё, но тут его окликнули:
— Чёрч! А братец-то твой, что, не пожалует? А он мне историю должен, как он в прачечной хозяйскую собаку сварил!
— Правда? — притворно удивился Хантер, — Ах! — вздохнул он с преувеличенным восторгом, — Нет ничего проще, ведь историю эту могу поведать я!
Хантер пустился в долгий, изредка перебиваемый хохотом и вопросами матросов, рассказ. Александр смеялся вместе со всеми, но слушал молча, не сводя с прекрасного матроса глаз. Было в Хантере что-то такое, что отличало его от других матросов. Какая-то лёгкость движений, широкие театральные жесты, ловкость в каждом повороте и перескакивании с ноги на ногу. Он бы мог рассказывать о чём угодно, хоть о счетах за рейс, и Александр был уверен, что слушал бы его с тем же вниманием.
Мягкий свет в кают-кампании играл в его иссиня-чёрных волосах, и сам он светился будто бы изнутри, чем-то таким непостижимым для разума простого мальчишки из бедной рыбацкой семьи. Может быть, тем, что называют душой. Ведь есть же она, верно? У таких людей, как Хантер, точно есть.
Рассказ Хантера медленно перетёк в рассказ Брукса, а потом в рассказ ещё кого-то, и вот уже кают-кампании была полна разговоров ни о чём. Воспоминания о молодости, о старых товарищах, врагах, любовницах. Александр притворялся, что слушал их лишь вполуха, но юношеский интерес брал своё. Он и сам мечтал, что однажды, когда станет старше, когда за плечами будет уже сотня таких шхун, он сможет собрать вокруг себя толпу матросов и расскажет о своих подвигах. Исключительно о подвигах, а не каких-то глупых потасовках в местном кабаке. По мнению Александра, он заслуживал исключительно подвига. И это мнению только укрепилось, когда неожиданный укол ревности задел его, стоило ему заметить, как Хантер смеётся над историей Брукса побеге от таможенников во Франции. Будь у Александра за плечами что-то внушительнее драки с здоровенным коком (три подбородка которого до сих пор ему снились в кошмарах), он бы не только смеялся. Он бы восхитился.
Разговор медленно перетёк в воспоминания о Родине. Матросы «Заката», как любые матросы, пришли на эту шхуну с разных концов страны и света. И, конечно, каждый видел свой угол самым чудесным местом на всём земном шаре и спешил его приукрасить в своих рассказах. Лишь только Уилсон, с мрачным видом, курящий трубку, заметил:
— Что толку о портовых норах, откуда мы все вылезли, вспоминать? Вот Париж… — он задумчиво выдохнул дым, — Париж — это настоящий город, вот в нём себя человеком ощущаешь, а не крысой какой-то. Красивый он с этими своими улочками, балкончиками, магазинчиками…
— Женщинами, — вставил Хантер, припоминая легенды о похождениях Уилсона в «городе любви». Старый матрос сверкнул одним глазом в его сторону и лишь буркнул:
— Ага.
Но, судя потому, что ворчать он не стал, Хантер был недалёк от правды. — А сам-то ты откуда вылез, Чёрч? — крикнул сидящий рядом с Уилсоном матрос. Александр весь обратился в слух. В прошлый раз, когда разговор зашёл о детстве, Хантер едва ли ему ответил, где он родился. А Александру было страшно важно это знать. Он и сам не знал зачем, такой человек просто не мог родиться в его холодном и тёмном захолустье, которое почему-то звалось Ромсдаль-фьордом. Но почему-то он думал, что это бы сделало их немного ближе.
— Я дитя Нью-Йоркских улиц, в моих лёгких дым Нью-Йоркских фабрик, лицо я умываю водой из Нью-Йоркских луж, — ответил Хантер нараспев и рассмеялся, услышав, как пара матросов присвистнули. Видимо, такой высокопарности они ожидать не могли, — Мы с братом родились и выросли в этом чудном городе забастовок и чахотки. Вынужден признать своё поражение, Уилсон, с Парижем он не сравнится.
Александр задумчиво хмыкнул, не услышав ответ Уилсона. Нью-Йорк. В Нью-Йорке он никогда не был, не доводилось ещё. Этот город был слишком далеко от портов и кабаков, а следовательно, Алексу было нечего там делать, он никогда не искал работу вне моря. И почему-то от этого ему стало стыдно. Будто он за жизнь свою нигде-то и не был, особенно в таком важном для него городе. И неважно, что значимость свою город приобрёл буквально мгновение назад.
— Бывал я в Нью-Йорке, — сказал Брукс, почесав подбородок, — Платят там отвратительно.
— Поэтому мы с братом и здесь, — улыбнулся Хантер, — Да и есть ли в том штате места, где хорошо платят?
— Есть ли во всей Америке места, где хорошо платят? — проворчал Уилсон.
— Тоже верно. А в твоих краях, Алекс? — матрос обернулся и взглянул на Александра, застав его врасплох. Его прямые взгляды были полны стольких эмоций разом, что Александра каждый раз накрывало волной мурашек и холодного пота. Он выдавил из себя улыбку, — Там тоже паршиво платили, раз ты здесь?
— А откуда ты, сопляк? — раздалось чуть левее.
— Из Норвегии, — резко, прежде чем Хантер успел ответить за него, выдал Александр. Всё же Норвегия звучала солиднее Ромсдаль-фьорда, который он сам даже на карте едва ли мог найти, — И да, денег я почти не видел.
— Северный, значит, — протянул один из матросов, — Тянет же вас всех в Штаты. От холода вы что ли бежите из своей Норвегии…
Александр фыркнул, скривив губы, и уже было хотел ответить на неприкрытое оскорбление, но Хантер осторожно похлопал его плечу.
— Не стоит он того, — шепнул он, и как по волшебству, огрызаться Александру не захотелось. Он только уставился на руку на собственном плече и резко поджал губы, чтобы не выдать восторженного вздоха. Хантер же повысил голос и сказал, — Ну а ты, Брукс? Сколько хвалишь другие города и страны, а про себя так и не рассказал! Так нечестно, давай выкладывай.
Неизвестно, что заблестело сильнее: лысина или глаза матроса, стоило ему услышать Чёрча.
— Чес слово, — взмахнул руками Брукс, — Где только не был, а краше гнёздышка, чем Новый Орлеан не видал! Там такие порты, а кабаки какие! Рай моряка, настоящий рай. И музыка, слышали бы вы тамошнюю музыку. Клянусь, даже ноги старика Маккарти пустились бы в пляс!
Старик Маккарти, сидевший поодаль в компании Николаса Смока (пальто на плечах которого явно было ему не по размеру) снисходительно усмехнулся в усы.
— Я верен своей стране, Брукс, и танцую только под её музыку, — сказал он, старательно растягивая гласные, как школьник, только-только дорвавшийся до «Английского языка для проповедников». Мистер Смок загадочно улыбнулся.
— А я зуб даю, что даже такой законченный ирландец как вы, сэр, не устояли бы! — засмеялся Брукс. Маккарти пожал плечами, в этом очень сомневаясь. Николас Смок наклонился его уху и шепнул что-то, но капитан только отмахнулся, нахмурившись. Что, впрочем, не сняло улыбку с лица первого помощника.
— М, мистер Смок! — встрепенулся Хантер, поставив бутылку на пол и хлопнув себя по коленям, — Раз уж мы заговорили об том, то прошу, даже можно сказать, умоляю Вас, сэр-
— Ближе к делу, Чёрч, — усмехнулся Николас, резко, как чайка, склонив голову набок.
— Спойте нам, сэр! — закончил Хантер, и предложение его было встречено дружным хором одобрительных возгласов. Александр удивлённо огляделся по сторонам и взглянул на не менее ошеломлённого Николаса.
— Что, прости? — спросил он, но было отчётливо видно, что он сдерживает улыбку.
— Мы знаем, что вы можете, сэр! — продолжил Хантер, — Недаром же слухи ходят, что вы были первым голосом Лондона, пока судьба не занесла вас на эту бренную шхуну.
— Почему это я о них не слышал? — заметил капитан Маккарти.
— Потому что это неправда, сэр, — ответил Николас, делая ударение на последнем слове и вновь взглянул на Хантера, — Первый голос Лондона — это слишком громкий титул. У меня лишь есть слух, такой же как и у вас всех.
— Но мы простые моряки, сэр, — вздохнул Хантер, драматично опуская голову, — Нам никак не сравниться с вами, английским джентльменом.
— Язык у тебя без костей, Чёрч, я вовсе не джентльмен.
— И подумайте! — Хантер вскинулся вновь и неожиданно обнял за плечи сразу же раскрасневшегося Александра, — Наш новый, с пылу с жару матрос ещё ни разу вас не слышал! Какая же он часть команды после этого? Это ведь несправедливость, верно, Алекс? — матрос подмигнул так, что увидеть это мог исключительно Александр. Сердце забилось у него в горле от интимности этого жеста, и он глупо закивал. — Верно…
Николас вздохнул, качнув головой. Он посмотрел на ожидающих ответа матросов, на перепуганного Алекса, и наконец его взгляд остановился на капитане Маккарти. Тот оглядел его внимательно и едва уловимым шёпотом произнёс:
— Ну, птичка певчая? Смок фыркнул и посмотрел на Хантера.
— Ладно, будут вам песни. Как никак охота на носу, празднуем.
— Наш человек! — раздался крик в толпе матросов, подхваченный одобрительным свистом.
— Давайте нашу, про китобоя, сэр! — сказал Уилсон, впервые за весь разговор оживлённый.
— Точно, про китобоя! — подхватили остальные, — Её все знают.
— За заявки я беру… — сказал Николас и, лёгким движением стянув фуражку с головы капитана (чему тот, впрочем, не противился), протянул её матросам, — Два доллара. Возмущение пробежало про кают-кампании.
— Грабёж, сэр! — рассмеялся Хантер, — Мы к вам со всей душой, а вы…
— Мне же нужно зарабатывать на хлеб, — мистер Смок улыбнулся своей обыкновенной нервной улыбкой, быть может слегка подёрнутой выпитой им бутылкой виски, — Но так уж быть, запишу на ваш счёт, раз вы на мели, — он надел фуражку, надвинув козырёк себе на лоб, и, прочистив горло, прорвал тишину каюты, — Что делать с пьяным китобоем, что делать с пьяным китобоем…
— Утром на рассвете! — подхватил нестройный, но очень искренний хор матросов.
Александр знал эту песню, если хоть одно портовое застолье обходилось без неё, то это было неправильное портовое застолье, вполне способное закончиться дракой. Но хор голосов в этой кают-кампании всё равно удивил его. Удивило, как легко штурман, навроде Смока, обычно опасливый, согласился спеть и пел, неожиданно ловко управляясь со своим хриплым от напряжения голосом. Удивило, как капитан, сидя в своём углу, не хмурился и пренебрежительно глядел на веселье, и улыбался, оглядывая кают-кампанию, и не спешил прерывать гуляние.
Может быть оттого, что сидели они совсем близко, но голос Хантера Александр слышал чище и ярче всего сквозь остальные. Чёрч пел с задором, намеренно растягивая гласные и играя с акцентами и, кажется, это приносило ему огромное удовольствие. Его загорелые щёки и шея раскраснелись от эмоций, а глаза блестели, отражая, кажется, не только свет лампы в кают-кампании, но и свет всего мира вокруг. Александр, оторвавшийся от хора матросов уже давно, не мог оторвать взгляда от этого красивого матроса, его жестов и, самое главное, губ. Его не волновали слова, произносимые этими губами, даже звуки и буквы не интересовали. Он внимательно и бесстыдно, пока мог, изучал их форму, их чарующий изгиб и бездумно открывал рот, пытаясь сравнить со своими и не желая верить, что губы Хантера не смогли бы лечь на его губы, идеально ровно с ними совпасть, как будто друг для друга и созданные. Не алкоголь, а одна лишь такая мысль заставляли гореть его нутро и задерживать дыхание от смутного страха перед тем, куда такие мысли могут привести. Но у них не было цели, один лишь путь. Прямиком в маленькую глупую голову Александра Ларсена, а оттуда прямиком в сердце, разгоняя по телу горячую кровь.
Александр, как маленький зверёк, почувствовал себя в ловушке.
— О чём думаешь, волчонок?
Кают-кампания почти опустела. Возрастные охотники, вроде Уилсона, ушли ещё час назад, те, что помоложе сидели настолько долго, насколько были физически способны, но всё равно пара-тройка человек уже уснула за большим столом. Капитан Маккарти и Николас Смок тоже уже удалились по своим каютам.
Александр, хоть и чувствовал себя уставшим, но уходить не спешил. Хантер сидел рядом с ним и до этого момента задумчиво почёсывал шею, умудряясь даже это делать красиво, по мнению Александра.
Он встрепенулся. Если бы он мог сказать, о чём думает. Но как это сделать и как объяснять? «О тебе»? Нет, это было бы слишком глупо и опрометчиво, ведь Александр и сам не понимает, что в этом «о тебе» заключено. И, что важнее, он боится, что Хантер его не поймёт.
Поэтому он ответил, отведя взгляд:
— Знаешь… Я ведь никогда не был в Нью-Йорке. Вот ни разу. Почти всю Америку своими глазами увидел, а Нью-Йорк не видел. Глупо как-то.
— Там не на что смотреть, — пожал плечами Хантер, — Разве что повозки там красивые. Последнее слово техники, говорят.
— Я всё равно хочу, — замотал головой Александр, — Мне… мне хочется узнать, каково там… — «тебе было», — людям… живётся.
Хантер улыбнулся. Быть может, понял, что имелось в виду под этими неуклюжими словами, или горящие глаза Александра его растрогали, но он вздохнул и, уткнувшись лбом ему в плечо (что вызвало в Александре целый рой мурашек), сказал:
— Хорошо, Алекс. Я покажу тебе Нью-Йорк. Вот закончим рейс, и мы с Генри возьмём тебя с собой. Может даже покажу, где мы выросли.
— Правда? — прошептал Александр, сердце его тревожно забилось.
— Я держу своё слово. И потом, если тебе и суждено разочароваться в этом городе, то пусть это будет со мной.
Александр улыбнулся. Это ведь совершенно невозможно, когда хотя бы одним человеком оттуда он очарован.
И, если так подумать, многими вещами на «Закате» он очарован и восхищён. Впервые он чувствовал в себе ребёнка, который, казалось бы, давно остался в старой хижине в глухом и Богом забытом заливе.
И Александру отчего-то не хотелось с этим чувством расставаться.