В кои-то веки Александр остался в кубрике один. В обычное время матросы ему и так не досаждали, но всё же были те дела, которыми он заниматься при всех не желал. Мельком оглядев верхние койки, Александр достал из-под своей старую сумку, что давно пережила свои лучшие годы.
С той охоты прошла пара дней, но такие оплошности быстро не забываются, особенно среди суровых морских волков. Уилсон, хоть и довольно быстро выбрался из лазарета со своей раненой рукой, но всё равно сверлил мрачным взглядом Александра, стоило ему хоть раз показаться на палубе. А Джеймс Барк, до которого тоже дошли новости о первой охоте «сопляка» не упускал возможности задеть его за живое, если он, по его мнению, отлынивал от работы на камбузе.
Александр и сам знал, что он то ещё позорище морского промысла, но от того, что ему об этом напоминали, легче не становилось. Он сам становился только злее, не уставая огрызаться и делая этим только хуже.
С Хантером же он старался не говорить совсем. На него он не злился, и в мыслях не было, но боялся. Боялся, что и он, как все, начнёт читать мораль, давить на больное место и, что самое страшное, ещё сильнее разочаруется в нём. Александр ведь и на охоту ту несчастную хотел, чтобы показать ему, что он ничуть не хуже остальных, впечатлить его. Он и сам не знал, почему он так этого желал, но разве это важно теперь? Шанс впечатлить Хантера он уже упустил, так что теперь об этом думать?
Как и всегда когда Александр оставался в гордом одиночестве и не находил рядом с собой собеседников, он обращался к единственной связи, что у него до сих пор сохранилась.
Некрепкая застёжка сумки сразу расстегнулась, мятые и уже пожелтевшие листы рассыпались на койке. Александр ругнулся и, на мгновение испугавшись, что прямо сейчас кто-то войдёт, небрежно схватил их и прижал к себе. Глупый жест, он прекрасно знал, что на этом корабле читающих людей можно по пальцам сосчитать. Но в настолько личных вещах он любил быть осторожным.
Тревожить его покой никто не собирался. Александр с облегчением вздохнул и опустился на койку, расправляя помятые листы. Они, должно быть, занимали уже треть его сумки, так много их накопилось. Каким-то из них уже было по меньшей мере три месяца, Александр не успел накопить достаточно денег на марки. Да и на конверты денег у него не было. В сумке лежал всего один, в который он и планировал уместить всё написанное. Конечно, письма могли не поместиться, и отправить их было бы дороже, да и читать, должно быть, было мукой, на некоторых листах Александр едва ли узнавал свой почерк. Но, в конечном итоге, единственный человек, которому есть дело до этих писем — это сам Александр.
Даже когда письма удавалось отправить, ответы не приходили. Даже когда у Александра был постоянный адрес, который он выводил карандашом и огромными буквами. Даже когда он по несколько месяцев сидел без денег и только проверял почтовый ящик. Ответы никогда не приходили. «Ларсен Э.» так и оставался инициалом на конверте.
Сначала Александр злился и ненавидел, как часто бывало, когда он думал о старшем брате. А потом как-то привык и надеяться перестал. Даже перестал записывать свой точный адрес. В конце концов, брат едва ли умеет читать, постоянно в рейсах, да и Александр не до конца был уверен, что адрес, на который он писал, до сих пор ему принадлежит. Он выведал его в каком-то порту, когда нанимался год назад на какую-то шхуну. Ларсен Э. уже успел сделать себе имя, такого штурмана как он с руками и ногами отрывали, а «Наполеон» — пароход, на котором он работал в последний раз — теперь был у всех на слуху как самый прибыльный именно благодаря ему. Наверное, этим стоило гордиться, но Александру тогда хотелось узнать это от самого брата, а не от какого-то полупьяного старика в холодном порту. В тот раз он написал не столько письмо, сколько записку и сразу отправил, в тот же день, надеясь, что получит ответ.
А сейчас, кажется, писал туда просто по привычке. Чтобы просто было куда писать.
Бывало, он видел, как матросы, сбившись в кучу на кубрике, писали письма домой. Чаще всего это делал один головастый матрос или юнга, умеющий читать и писать под диктовку. Александр мог гордиться тем, что умеет это делать сам и ему не нужно доверять свои секреты кому-то постороннему. Да и зачем? Писать домой он не мог, да и не собирался. Настоящий дом — холодный Ромсдаль-фьорд — уже казался далёким сном, да и возвращаться туда Александр не хотел. Единственное, что он понимал под «домом», был только брат. Но даже его Александр уже почти не помнил. Когда они виделись в последний раз, ему было только семь, а он уже отправлялся в своё первое плавание. Другие братья запомнили его лучше, но они тоже были совсем детьми, когда он ушёл. Иногда Александру казалось, что всё, что осталось от брата — это имя и фамилия, а пишет он самому себе чтобы просто от тоски не завыть.
Здесь, на «Закате», он особенно часто думал об этом. А виной всему был Хантер, хотя у Александра никогда не получилось бы его хоть в чём-то обвинить. Разве только в том, что ему повезло чуть больше.
После той злополучной охоты, когда Хантер ушёл от него, Александр какое-то время смотрел ему вслед, и видел, как подошёл к нему Генри Чёрч, как похлопал по плечам и тихо что-то спросил. Видел, как Хантер показывал ему револьвер, как Генри Чёрч потрепал его по голове. И какая-то смесь тоски и злобы захлёстывала его. Ведь всё, что есть у него — это эфемерное «Ларсен Э.». Инициалы без лица, возраста и даже адреса. Безликий человек, что, наверное, уже и не помнит о нём.
Какой толк в том, что у него есть брат, если его никогда нет рядом?
Александр сжал листы, грозясь их порвать, и мрачно уставился на нестройный буквенный ряд. Где-то среди этих листов был тот, на котором Александр впервые написал, что Хантер считает его забавным. Интересно, что бы брат об этом подумал? Наверняка сказал бы, что это глупо.
Александр нашёл ещё чистый лист и, положив его поверх остальных, взял карандаш. Лучше, может, и не станет, но выговориться нужно. Он вывел имя брата и начал письмо.
«Ты никогда не говорил, какой была твоя первая охота. Надеюсь, что ты тоже выставил себя полным идиотом, тогда бы у нас было ещё что-нибудь общее. Отец никогда не учил меня стрелять, а ты говорил, что у тебя нет на это времени. А я не смог найти этот чёртов спусковой крючок, когда это было нужно! Даже ребёнок бы его нашёл! Наверняка, теперь этот матрос думает, что я…»
— Александр? Ты здесь?
Александр вздрогнул и оторвал голову от листа. Голос Хантера раздался совсем рядом, кажется, всего в паре коек отсюда. Чёрт, он его ищет! А Александр совершенно не хотел попадаться ему на глаза, точно не сегодня. Он попытался уместиться на койке поближе к стене, залезть туда с ногами, но, неудачно дёрнувшись, выронил на пол все листы и громко выругался, что совершенно разрушило любые попытки спрятаться. Шаги в его направлении стали ближе, и скоро перед глазами Александра, который судорожно пытался собрать листы, показались пыльные сапоги Хантера Чёрча.
— Вот ты где, — сказал он с облегчением, — Я уже было… — он опустил взгляд и заметил, что носок его ботинка прижал угол листа. Удивлённо хмыкнув, он сделал шаг назад и присел на корточки, подняв лист с пола, — Это твои?
Александр открыл рот, чтобы ответить, сразу закрыл и просто кивнул.
— Не знал, что ты умеешь писать, — протянул Хантер с улыбкой и мельком взглянул на лист, — У тебя хороший почерк.
— Не читай… Пожалуйста, — сразу воскликнул Александр, вскинув голову и протянув руку, чтобы забрать письмо. Хантер удивлённо вскинул брови и, рассмеявшись, сразу отдал ему лист.
— Я всё равно ни черта не понимаю, не волнуйся. Что это за язык?
— Норвежский, — коротко буркнул Александр, продолжая собирать рассыпанные листы. Хантер с неподдельным интересом наблюдал за этим действом, уперев локоть в колено и устроив на нём подбородок.
— Родной язык?
Александр неопределённо дёрнул плечом. Он и сам не знал.
Поднявшись на ноги, он сложил листы пополам и отвернулся, чтобы убрать их в сумку. Лучше он допишет письмо в другом месте, точно не в присутствии Хантера, который наверняка пришёл ещё сильнее его унизить. Это ведь он Уилсона спас, а не Александр со своей несчастной винтовкой.
— Кто такой Эрнест?
Александр вздрогнул и резко обернулся, уставившись на Хантера, ожидая увидеть там… что угодно, но не это выражение лица, неподдельно заинтересованное в ответе и обращённое только к нему.
— Что?
— Увидел имя в верху листа. Кто это, если не секрет? — повторил Хантер и поднялся на ноги, — Но если не хочешь говорить, я пойму. И если совсем говорить не хочешь — тоже.
Александр тяжело вздохнул и опустился на кровать, сжав в пальцах покрывало. Он очень хотел говорить с Хантером, но того, что он скажет ему, боялся. Есть такие люди, от которых услышать грубость, равнодушие или разочарование страшнее всего на свете. За всю жизнь у Александра было только два таких человека. Хантер становился третьим.
Но и потерять единственного человека на этом корабле, который хотел с ним говорить, который сам его искал было даже страшнее. Даже больше, потерять самое близкое, что у него тут есть к другу.
Александр поднял взгляд. Хантер не уходил, всё стоял и ждал, когда он скажет что-нибудь или подтвердит, что говорить не намерен.
— Это мой брат, — пробормотал Александр наконец и сразу отвернулся. Хантер издал удивлённый вздох и умолк ненадолго. Секунду спустя, Александр почувствовал, как он опустился рядом с ним.
— Брат, значит. Старший?
— Да. Самый старший, — кивнул Александр.
— А у тебя и другие есть?
— Были.
— Вот значит как… — протянул Хантер, тяжело вздохнув. Голос его дрогнул, видимо, от неловкости задетой им темы. Александр усмехнулся про себя и добавил:
— Это было давно.
Хантера это не успокоило, но рядом раздалось тихое: «Хорошо».
Какое-то время они сидели в тишине. Александр отсчитывал секунды до того момента, когда Хантер скажет, что он его разочаровал и подвёл, что та глупая ложь могла стоить Уилсону жизни, что Александр зря считает себя матросом. Всё то, что напрямую или намёками говорили ему окружающие все эти два дня.
Хантер имел бы полное право это сказать, он ведь и стал тем, кто предотвратил непоправимое. Хотя на его месте должен был быть сам Александр.
— Ты до сих пор думаешь об охоте, да? — осторожно спросил Хантер, с той же осторожностью коснувшись его плеча. Александр дёрнулся от неожиданности и опустил голову ещё ниже.
— Да, — буркнул он.
— Поэтому не хочешь говорить, верно?
Александр только кивнул.
Хантер тяжело вздохнул и убрал руку. Александр осторожно проследил за его движениями, заметив, как он устало взъерошил кудрявые волосы и уставился на переборки кубрика, поджав губы.
— Это в порядке вещей для матроса — винить себя за такое. Особенно для такого как ты. Но, если судить по строгости, то Уилсон должен был бить точнее и сильнее. Котики не нападают на людей без причины, правда ведь? Только если сразу их не убьёшь.
— А ты до сих пор думаешь, что я матрос? — спросил Александр, сплетая пальцы в замок на коленях.
— Конечно, думаю. Ты и есть матрос, тебе и заплатят как матросу. Один неудачный выстрел ещё ничего не значит и…
Хантер умолк, заметив, что Александру это не помогает, и был, в общем-то прав. Платят-то, может, всем и одинаково, но деньги для Александра в этом вопросе значения не имели. Его достоинству был нанесён куда более сильный удар, сопоставимый с разодранным предплечьем Уилсона. И Хантер тоже должен это понимать.
Койка под ним неожиданно заходила ходуном, а рядом послышалась какая-то возня. Александр удивлённо нахмурился, обернулся и чуть было не свалился от неожиданности. Хантер устроился на его подушке, вытянувшись во весь свой рост (каким-то образом даже уместившись) и заложив руки за голову. Увидев замешательство Александра и расценив его по-своему, он широко улыбнулся и сказал:
— Хочешь узнать, какой была моя первая охота?
Краснея и бледнея одновременно, Александр закивал.
— Она была ещё хуже твоей. Мы с братом и ещё одним матросом вышли в полный штиль, на небе не облачка и печёт как в Аду. Мне тогда лет двенадцать было, и я уже очень скоро устал сидеть и ждать, когда эти морские котики на нас наткнутся или мы на них. Я перегнулся за борт — мне тогда нравилось смотреть как переливаются волны на солнце — и стал наблюдать. Время всё шло и шло, я смотрел и смотрел, как вдруг увидел на дне какое-то тёмное пятно, что приближалось ко мне. Я думал, мне показалось, но пятно становилось всё больше и больше, и я решил нагнуться и рассмотреть его поближе. Я всё приглядывался к нему, и уже было думал сказать брату, как вдруг на меня выныривает большой такой щенок! Видимо, отбился от своей мамы и заплыл под нашу шлюпку. Но я тогда так перепугался, подскочил и не успел моргнуть, как оказался за бортом, — Хантер рассмеялся, откинув голову назад, и слюна во рту Александра стала неожиданно вязкой, стоило заметить, как дёргается его кадык, такой выразительный. Наверное, самый выразительный из всех, что Александру доводилось видеть, — Брату тогда пришлось вылавливать меня из воды, а сколько лекций он мне потом читал… На пальцах одной руки не сосчитаешь. В общем, — он посмотрел на Александра, и ему показалось, что в этот момент в его глазах отражалось небо того самого дня, — У тебя всё ещё впереди, Алекс. Крови ты уже не боишься и котиков таскаешь за милую душу. А из винтовки стрелять ещё научишься. Понимаешь меня?
— Конечно, — Александр осторожно улыбнулся и всё же забрался на койку с ногами, обняв колени. Так было отчего-то уютнее, — А щенка того вы поймали тогда?
— Не-а, — покачал головой Хантер, — Он, должно быть, испугался меня ещё больше, чем я его. Генри до сих пор мне это припоминает, когда я с ним на охоте на морских котиков засматриваюсь. Нравятся они мне.
— Сомневаюсь, что после того, что случилось, смогу с тобой согласиться, — повёл плечами Александр, нервно усмехнувшись. Хантер усмехнулся вслед за ним.
— А каких тогда животных ты жалуешь? — спросил он.
— Волков, — ответил Александр, не задумываясь, — Красивые звери, гордые. Если нападают, то не из страха, как котики, а потому что знают и умеют защищаться.
Хантер ласково улыбнулся и, протянув руку, потрепал Александра по голове.
— Оно и понятно. Ты сам тот ещё волчонок. Такой же лохматый.
Александр не обиделся, даже не подумал об этом. Но странное волнение вновь охватило его, а кончики ушей загорелись ещё сильнее, чем в тот раз, когда Хантер назвал его забавным. Да и сердце, казалось, заколотилось сильнее привычного.
— Я же шучу, не обижайся! — расценив по-своему его молчание, рассмеялся Хантер и ткнул Александра в бок, — Можешь и мне придумать какое-нибудь изобретательное прозвище, я не обижусь.
Александр открыл и сразу закрыл рот, замотав головой. Если он скажет что-нибудь, то это что-нибудь будет глупым и неловким. То есть тем, что Александр ненавидел больше всего. Лучше он промолчит и даст этому волнению раствориться самому. Хантер покачал головой и сел на койке.
— Хорошо, тогда в следующий раз… Ах, да! — он просиял в ту же секунду, — Чуть не забыл, зачем я пришёл.
Он принялся отстёгивать что-то от ремня, и Александр с интересом вытянул шею, пытаясь высмотреть, с чем же он там возится. И хоть он и подозревал, с чем, но отказывался в это верить.
Но это действительно был револьвер Хантера, который ловко перекочевал в руки Александра.
— Держи, — улыбнулся Хантер, — Будем учить тебя стрелять. Потренируешься на нём, а там и до винтовки дело дойдёт.
Александр от удивления открыл рот и в неверии уставился на оружие в своих руках. Когда его держал Хантер, он казался таким изящным и безупречным. Но теперь стали видны и царапины, и потёртости на барабане, и ствол, кажется, уже давно перестал блестеть. Но Александр всё равно был уверен, что лучше оружия он в жизни не держал.
— А как же ты? — спросил он у Хантера. Тот отмахнулся.
— Мне он здесь без надобности, я его только на охоту беру. Пока будешь тренироваться, побудет у тебя. Можешь даже себе на ремень пристегнуть, я не против.
Против воли губы расплылись в улыбке, а пальцы сильнее ухватились за револьвер, холод которого сразу стал таким родным и приятным. Александр решил считать это подарком. Первым в жизни подарком, который имел значение и ценность. Теперь он точно не подведёт человека, который его ему подарил. Он теперь знает, что этот человек ему доверяет.
— Спасибо, Хантер, — прошептал он, всё ещё улыбаясь.
— Не стоит, Алекс, — Хантер легко потрепал его по плечу и вздохнул, — Думаю, мне стоит идти. Я отвлёк тебя от письма брату, нехорошо как-то вышло.
Он поднялся с койки, и уже было собирался распрощаться, но Александр, чей взгляд лишь мельком упал на сумку с письмами, опередил его:
— А давай ещё поговорим? Расскажешь мне, когда ты впервые из него стрелял? Вдруг мне это поможет, — звучало это, конечно, глупо, но Хантер, даже если это и заметил, то не подал виду. Он улыбнулся и вновь опустился рядом.
— Ну что же, тогда слушай внимательно.
Проговорили они до самого вечера, пока Хантеру действительно не пришлось уйти уже по своим, более важным, делам. Говорили они не только револьвере, а обо всём, что только приключалось с ними в этой жизни. Александр удивлялся, сколько всего мог рассказать ему Хантер, и сколько всего он сам мог рассказать ему. Отчего-то вспоминались не только пинки и побои старших матросов, о которых он писал брату, а те времена, когда ему довелось впервые залезть на мачту, разделать морского котика, поставить кливер. Хантер каждую историю встречал с интересом, смеялся там же, где смеялся и Александр. Кажется, впервые, ему удавалось говорить так долго и с таким упоением. Увидел бы отец, не поверил бы, что это и есть его сын.
Оставшись в одиночестве, Александр всё думал об этом, водя пальцами по револьверу. И том, почему он так часто краснеет рядом с Хантером, почему его глаза кажутся ему особенно голубыми и почему захватывает дух ряд его белых зубов. Все его мысли сошлись на этом матросе, но Александр не думал их гнать.
Палец случайно обнаружил глубокие ровные царапины на одной из сторон револьвера. Александр нахмурился и, подняв револьвер на уровень глаз, прищурился, вновь проведя по ним пальцем.
«H. Ch.» было вырезано на боку револьвера, ровно и уверено, жизнеутверждающе.
— Хантер Чёрч, — прошептал Александр, не как открытие, а как заклинание и невольно удивился.
Какую силу, оказывается, могут иметь инициалы, когда у них есть возраст, история и огромные голубые глаза.