— Гнутый! Эй, Гнутый, ну стой на месте!

Честно, Евгений не хотел иметь ничего общего со странным, безвкусно накрашенным рокером в разодранной куртке, которого все знали исключительно по погонялу Саня Матёрый (была ли хоть одна часть этой клички его настоящим именем, стояло под вопросом). Но ведь кто-то же должен был прекратить еженощные концерты во дворе, где Нирвана игралась вперемешку с Рамштайном. Притом, игралась отвратительно.

Женя, считая себя этаким рыцарем, и решил, что он положит этому безобразию конец. Но, видимо, тогда он ещё и решил забыть об инстинкте самосохранения, раз даже после дружеского совета «съебись, пока не въебали» остался на месте и взывал к совести этой компашки дебоширов.

— Да схуяли я неправ?!

Саня вскочил с лавочки, чуть ли не швырнув книгу на землю, но во время вспомнил, что она библиотечная и только энергично взмахнул руками. Несколько прохожих, явно не ожидавших на выходе из библиотеки встретить подобный концерт, оглянулись и с сочувствием посмотрели на Женю, который был непосредственным участником этой сцены.

Нормально прогулялись вечерком.

Раньше он с Матёрым в спор не вступал, не видел в этом смысла, думая, что жажда собеседника утоляется и без его участия в дискуссии. А поэтому он понятия не имел насколько Саня может завестись от одного только замечания. И теперь уже жалел о том, что вообще раскрыл рот.

— Высоцкий? А он-то мне нахера?

Саня придирчиво осмотрел обложку сборника стихов, что протянул ему Женя, и только фыркнул. Что ж, другой реакции он и не ожидал. У Матёрого со стихами были отношения очень натянутые. В лучшем случае они были для него «соплями банальными», а в худшем — «хернёй бессмысленной». Женя на такое халатное отношение оскорблялся, конечно, но так как был не менее упрямым чем Саня, то продолжал время от времени приносить ему разные сборники поэзии. Но пока ни один автор не нашёл отклика в душе Сани Матёрого, и он упорно отмахивался от любых попыток Жени завести разговор о каком-либо поэте.

— И вот ради этого ты мне звонил?

На коленях Сани сидел… нет, у Жени бы язык не повернулся назвать это котом. Какая-то, то ли чёрная, то ли белая, (из-за грязи, облепившей животное, понять было сложно) облезлая варёжка, при этом яро размахивающая своим лысым хвостом. В представлении Евгения, коты так выглядеть не должны были.

У него в мыслях не укладывалось, что Саня оторвал его от дел только ради того, чтобы показать ему вот… это. Причём, как расписал! «Гнутый, это такая штука, ты просто охуеешь!». Ну, что ж, не соврал. Женя действительно охуел. От того, насколько идиотом должен быть человек, чтобы называть этот дрянной комок шерсти «такой штукой, что аж охуеешь».

— Да когда вы, блять, угомонитесь…

Дети из соседней квартиры пронеслись из одного конца комнаты в другой, взорвавшись от хохота, а сосед сверху в ответ на это сделал телевизор настолько погромче, что можно было разобрать каждое слово «Смуглянки», что распевал Лещенко.

Время было семь утра, и спать в таких условиях Саня не мог. Раньше шум для него не был такой большой проблемой, в детстве часто приходилось засыпать под ссоры родителей или крики старших братьев. Но одно дело, когда шум сосредотачивается только в однушке, где обои покрылись чёрной плесенью, а другое — когда шумит весь дом, где, похоже, все забыли о такой штуке как тихие часы.

Евгений, сколько он себя помнил, никогда не был спортивным ребёнком. Единственный его поход в спортивную секцию закончился вывихом ноги, а на физкультуре он чаще всего сидел на лавочке, штудируя теорию. У него никак не укладывалось в голове, как можно находить удовольствие в потных, шумных и травмоопасных развлечениях, которыми так наслаждались его сверстники. Он уже с детства привыкал к тому, что жизнь должна идти ровно, в идеальном порядке и не нарушаться ничем. А спорт, грязный и непостоянный, просто не мог уложиться в его правильной картине мира, что строили для него родители. Поэтому Женя предпочитал сидеть на скамейке, пописывать в тетрадке незамысловатые стишки и не маячить, чем ввязываться в этот хаос, где ещё и прилететь могло почём зря.

«Да что с ним сегодня такое?»

Гнутый был сегодня слишком нервным, слишком закрытым, превышая собственную норму. Даже на предложение пройтись до «Пятёрочки» ответил как-то вяло, без интереса. А сейчас шёл рядом и едва-едва отвечал на вопросы, в разговор совсем не вовлекался. И всё время отводил взгляд, словно скрывал что-то.

И Саню это раздражало. Так и чесались руки отвесить затрещину и потребовать не распускать сопли, и без того день паршивый. Но пока он ещё держался. С трудом, то и дело пуская в сторону этого несчастного Гнутого выразительные взгляды, но держался.

Женя знал, что Саня способен на многое. При нём он чего только не делал. И мастерил петарду из фольги, бумаги и спичек (бабахнуло, кстати, знатно), и на спор пил из двух бутылок пива разом, и даже пытался самостоятельно починить трубу в своём доме с помощью подручных материалов, в итоге чуть не оставив все девять этажей без воды.

 В общем, он мог сотворить абсолютно всё.

Но что он способен на такую дурость, Женя даже представить не мог, несмотря на то, что это было одной из самых безобидных вещей, что он мог сделать. И Женя не знал на что он злился больше: на это, или на то, что Матёрый не дал ему спокойно поспать.

— И что, ты прямо всё здесь перечитал?

Женя обернулся, отрываясь от перекладывания вещей в шкафу, и посмотрел на Саню, что по-хозяйски копался на его книжных полках. Видимо, Женя совершил ошибку, доверив ему протирать там пыль. Всё равно что запустил ребёнка на кондитерскую фабрику.

Хотя, такое поведение объяснимо. У самого Сани в квартире даже книжных полок не было, только тумбочка возле дивана, где и громоздились все прочитанные им книги, которых было немного. Большую часть он всё-таки таскал из библиотеки и, как порядочный человек, всегда возвращал вовремя, ни на день не задерживая.

— Ну что, показывай свои гениальные сочинения.

Для той обстановки, в которой они находились, реплика Жени весь его серьёзный вид выглядели просто смехотворно. Детская площадка рядом с его домом уж точно не была идеальным местом встречи для двух «творцов». Саня хотел было указать Гнутому на это, но ограничился только усмешкой, которую тот не уловил. Пусть дальше корчит свою интеллигентную мордашку.

Уже две недели как Гнутый исполнял роль редактора для Сани. И хоть обычно Матёрый своими черновиками ни с кем не делился и предпочитал работать в гордом одиночестве, но пришлось сделать исключение для человека порядочного.

Женя переводил взгляд с календаря на стене на иконку непрочитанных сообщений в телефоне. Как же сильно он ждал и как же сильно он боялся этой субботы.

Хоть Евгений и привык к тому, что каждый день для него является новым увлекательным приключением, но всё же его высокультурная натура требовала и более цивилизованного времяпрепровождения. Каждый день пить энергетики с пивом под душераздирающий визг расстроенной гитары он не собирался.

Этим собирался заниматься только Саня, который считал своим долгом ставить Женю в такие условия, чтобы, как он выражался, «растрясти» его.

Женя думал, что это будет куда легче. Когда он пришёл к этому решению, оно казалось легче. Но Саня всё испортил, даже об этом не подозревая.

Женю и раньше волновали его тесные отношения с дурной компанией, но за последнюю неделю стали волновать особенно. Потому что он понял, что других друзей у него в общем-то и нет. Что бы не происходило всегда и везде присутствовал Саня и его компания. А чаще просто Саня. Но что больше всего настораживало, так это то, что до поры до времени Женя спокойно принимал этот факт и всё равно чуть ли не каждый день с ним виделся или заходил в гости или сам гостя принимал.

— Ты не мог одеться приличнее?

Гнутый пристально оглядел Саню и недовольно скорчил свою интеллигентную мордашку. Саня же внимания не обратил, по собственному мнению он выглядел замечательно.

Выходные с некоторых пор у Матёрого перестали быть свободными днями и посвящались Гнутому и его культурным замашкам. Саня даже подумать не мог, что в их городе находится столько театров, музеев и прочего высококультурного дерьма, о каждом из которых Женя был осведомлён до мельчайших подробностей. Пока они шли до какого-нибудь оперного театра, он успевал рассказать и историю этого самого театра и символизм спектакля, на который они идут и даже нелёгкую судьбу автора этого самого спектакля. Была б его воля, про всех бы актёров, включая массовку, рассказал. Дотошность, видимо, это его второе второе имя.

— Ты ведёшь себя как полоумный ребёнок!

Женя злобно вытирал мокрое от снега лицо, сверля взглядом Саню, который лепил новый снежок и тихо посмеивался, — У меня нет времени на эти игры!

— Да ты просто злишься, что я в тебя четыре раза попал, а ты в меня — не одного! — весело крикнул он и методично швырнул очередной снаряд в сторону Жени. На этот раз удалось увернуться, но лучше ситуацию это не сделало. Мокрый снег всё ещё таял за шиворотом.

— Эй, уёбок, смотри куда прёшь!

Женя так и знал, что так будет. Каждый раз, как он попадал в такие сомнительные места, как клубы или неблагополучные районы, какая-нибудь зараза неизбежно его находила. Везло ему почему-то на такие странные знакомства.

И зачем только Саня его с собой потащил, если в конечном итоге небрежно бросил: «прогуляйся где-нибудь, только приключений на жопу не найди. Всё, люблю-целую», а сам смылся разбираться с какими-то делами. Уж по дружбе мог бы и посвятить в свои дела, раз такой важный.

Как только Женя позволил этому всему случиться?

В какой момент мысли покинули его голову, словно их оттуда сдули, и оставили место лишь каким-то полубезумным идеям, главной из которых была — вцепиться в Санины руки и прошептать твёрдое «поехали».

Последний месяц пересекались реже прежнего. У Жени горели дедлайны по всем статьям, и все свои дни он проводил перед ноутбуком, изредка отвлекаясь, чтобы отнести грязную посуду в раковину. За всё это время даже мысли о том, чтобы хотя бы позвонить Сане не было. Да и он, на удивление, сам к Жене не лез. Бросал пару коротких СМС-ок раз в день, а когда Женя на них отвечал (обычно очень поздно, уже после работы), то писал явно недовольное: «Хули ещё не спишь?».

— Господи, это не квартира, а берлога какая-то!

Видеть Женю в своей квартире было как-то странно. И не только потому, что в данный момент у Сани всё перед глазами плыло, из-за чего этот самый Женя меньше походил на человека и больше на сборище раздражающих пятен. Это было странно потому, что последнюю неделю они как-то не особо друг с другом разговаривали. То есть, разговаривали, конечно, но как-то не о том и не так. По крайней мере, сам Саня думал так. По его мнению двое людей, не далее как неделю назад поцеловавшихся впервые, должны разговаривать о чём-то поважнее погоды и планов на день.

— Ты же мне говорил, что скоро переедешь, разве нет?

 У Жени никогда не было много друзей. Даже приличного количества друзей у него не было. Школьные приятели, да и только. А их отношения с Саней называть дружбой было уже как-то неприлично. В общем, список контактов Жени в телефоне пополнялся только номерами врачей да сантехников, но уж никак не людей, с которыми можно было бы сблизиться.

И всё же, была Маша, чью фамилию за четыре года университета он так и не запомнил. Кажется, что-то «Б», может быть, «Брежнева». Спрашивать уже было как-то неправильно.

— Почему ты до сих пор не удалил мой номер?

Не самое любезное приветствие, конечно, но от любимого брата другого и не ожидалось. Честно говоря, Сане и не до этого было. У него в запасе только полчаса, некогда их тратить на бесполезную ругань, это он в другой раз успеет.

— Да не кипятись, я по делу звоню, — сказал Саня, придерживая телефон плечом и параллельно копаясь в шкафу. На стуле рядом уже образовалась небольшая кучка вещей, которые Саня окрестил как «приличные». Небольшая потому, что в неё входили две футболки и одна водолазка. Но по меркам Саниного шкафа это уже была кучка, — Вопрос интимного характера, если хочешь.

Хуже дня для серьёзного разговора и не придумаешь. Но, похоже, Женя подбирать удобные моменты не умел в принципе. Такой себе талант со знаком минус.

Он был сам не свой с того самого дня, как сходил с Саней на свидание. Да это было очевидно, у него в тот день мир перевернулся, от чего в голове царил настоящий бардак, а на душе было неспокойно.

И в таком состоянии Женя проходил уже около недели. Мучился, думал, торговался с совестью, но к решению так и не приходил.