Без особой надежды Мод в очередной раз пролистывает свою записную книжку, но, по-прежнему не обнаружив в ней никаких полезных идей, поднимает глаза на печатную машинку. Заправленный в неё почти пустой, за исключением пары коротких строк, лист ощущается немым упрёком и вдохновения нисколько не добавляет.
На этой неделе Мод Брустер кое-как выдавила из себя один очерк, но дальше работа совершенно не спорится.
Она догадывается, в чём дело: причиной всему никак не желающая прекращаться неопределённость. Мод не знает, чего ей делать: планировать ли переезд обратно домой? Или остаться в Сан-Франциско ещё на месяц-другой?
Она не уезжает только ради остатков надежды, что Хэмфри всё-таки найдётся. Но сама Мод исчерпала все свои возможности разузнать что-то про него. Последней зацепкой был редактор «Атлантика», от которого она вчера получила телеграмму. Как оказалось, Хэмфри с самого своего возвращения домой ни разу не вышел на связь ни с редакторами, ни с университетскими коллегами. Получается, всё время вплоть до своего исчезновения он почти не выходил из дома и ничего не писал.
Всё, что Мод остаётся делать, — это надеяться на новости от капитана Ларсена. Каждый полдень она приходит на скамейку в парк встретиться с ним, неловко подбадривает и уходит обратно.
По крайней мере ей стало гораздо легче находиться рядом с ним, ведь после памятного визита к Чарли Фэрасету Волк Ларсен заметно потеплел к Мод и перестал изводить её своей глупой ревностью. Мод больше не чувствует в нём прежней горькой чёрной злобы — но ему, конечно, очень тяжело, пусть он и пытается это скрыть и не оставляет попыток найти Хэмфри Ван-Вейдена.
Увы, Мод Брустер совершенно ничего не может для него сделать. Наверное, было бы лучше вернуться домой. От Мод Брустер в поисках больше нет никакого толку — зато насчёт своих коротких ежедневных встреч в парке она уже начала слышать надоедливые вопросы. Пора уезжать, но Мод всё медлит.
Иногда ей кажется, что бросить капитана Ларсена одного в такой тяжёлый момент было бы малодушием с её стороны. Иногда она ей кажется, что верно прямо противоположное: оставаться — значит тешить своё нездоровое любопытство.
Как бы то ни было, билет обратно на западный берег Мод Брустер до сих пор так и не взяла.
Она глупо тянет время и бездельничает. Но если она не планирует покидать Сан-Франциско, то нужно готовить доклад к конференции, которая состоится здесь через неделю. Правда, среди приглашённых туда также числится Чарли Фэрасет, а Мод совершенно не хочется с ним видеться.
За неполную неделю, что прошла с их встречи, Фэрасет написал по меньшей мере с десяток нелестных отзывов на работы Мод Брустер во все журналы и газеты, до которых он только смог дотянуться. Кажется, что Чарли Фэрасет в эти дни ничем другим, кроме сочинения разгромных рецензий на все её стихотворения вплоть до совсем юношеских, не занимался.
Мод не опасается, что её авторская репутация под угрозой, — такая мстительная мелочность со стороны Чарли Фэрасета её, скорее, наоборот забавляет. Тем более, что читатели, для которых пишет Мод Брустер, обычно не прислушиваются к критикам, подобным Чарли Фэрасету. К тому же, такое нездоровое внимание пошло продажам её нового сборника даже на пользу.
И всё же Мод от его бесчисленных отзывов очень устала — ещё и потому, что точно знает, что на самом деле злоба Фэрасета направлена на совсем другого человека. А к Мод он цепляется исключительно из-за того, что может до неё дотянуться. Но это именно Мод Брустер придётся терпеть взбешённого Чарли Фэрасета на конференции…
И вот Мод сидит сегодня который час с тяжёлой усталой головой в не убранной толком квартире, где ей так и не удалось обжиться, за столом, заваленным горой никуда не ведущих заметок — она черкала их, чтобы привлечь вдохновение, но вдохновение так и не появилось. В конечном счёте ни переезд, ни творчество, ни конференция — ничего не получается.
Прибраться, что ли, на столе? Тогда удастся, может быть, вывести себя из ступора…
Стук в дверь застаёт Мод подскочить на стуле. Обернувшись, она видит, как в приоткрытый проём заглядывает хозяйка квартиры:
— Мисс Брустер, к вам какой-то странный мужчина, на вид вроде моряк. Говорит, это срочно. Визитки у него нет. Правда, у моряков визиток обычно не водится…
— Срочные новости? Конечно, миссис Бакстер, впускайте!
— Вы его знаете? — удивляется хозяйка.
Мод в ответ ограничивается коротким кивком и очень надеется, что если хозяйка и потребует объяснений, то это будет позднее. Миссис Бакстер смеряет её подозрительным взглядом, но всё же согласно удаляется, не сказав больше ни слова.
Конечно же, теперь слухов будет ещё больше, однако Мод не привыкать: невозможно не быть предметом сплетен, если ты в двадцать семь лет всё ещё не замужем. Она как-нибудь потерпит, главное сейчас — это поскорее узнать, что случилось. Капитан Ларсен ещё ни разу не заявлялся к ней домой, и Мод точно знает, что он не стал бы приходить без срочных новостей, какими бы они ни были.
То, что худшего можно не опасаться, Мод понимает ещё до появления Ларсена непосредственно на пороге — по его быстрым энергичным шагам, раздающимся за дверью. Его походка звучала бы совсем по-другому, если бы с Хэмфри что-то случилось. А значит, что можно вздохнуть с облегчением.
Вероятность, что Хэмфри вообще не найдётся или найдётся мёртвым, Мод очень пугала — но на самом деле она переживала вовсе не за судьбу своего друга. Куда больше в последнее время её стала пугать необходимость иметь дело после с Волком Ларсеном и его горем.
Хэмфри не смог смириться с мыслью, что Волк Ларсен мёртв, и Мод опасается, что Ларсен тоже гибель Хэмфри не пережил бы. Оставаться с ним, пока он неминуемо затухает, Мод Брустер совсем не хотелось бы. Она и так уже порядком вымоталась, она слишком устала, чтобы и дальше находиться рядом со всей этой трагедией.
— Я знаю, где он! — ещё не переступив порог, голосит вместо приветствия Волк Ларсен.
На его загорелых щеках проступил румянец, а глаза горят нетерпеливой жаждой действия. Мод радостно видеть, что от прежней подавленности, в которую он погружался всё дальше с каждым днём бесплодных поисков, в Ларсене не осталось и следа.
— Тогда рассказывайте всё, что знаете! — Мод жестом указывает внутрь квартиры, приглашая его зайти.
Она почти не принимает гостей, однако оставлять его стоять в дверях Мод тоже совсем не хочется.
— Я не хотел оставаться надолго… — Ларсен медлит секунду, прежде чем соглашается переступить порог. Он садится на ближайшее кресло, но нисколько не расслабляется, напротив — сжимается, словно пружина, готовая распрямиться в любой момент. — Я точно знаю, что Хэмфри находится на судне моего брата.
— А кто ваш брат?… — спрашивает Мод.
— Долгая история, и сейчас это не так уж важно. Скажу только, что его давно называют Смертью Ларсеном, и не на пустом месте называют. Насколько мне известно, Хэмфри по меньшей мере был жив, но кто знает…
— С-смерть Ларсен?.. — эта кличка звучит весьма нелепо. Однако это Мод соврала бы, если бы взялась утверждать, что она нисколько не пугает. Остаётся только гадать, чем человек мог заслужить такое инфернальное прозвище.
Однако Волк Ларсен больше не обращает на Мод и её вопросы внимания. Он поднимается на ноги и расхаживает по комнате, размышляя вслух:
— Я знаю, что «Македония» у Канадских берегов, если поторопиться и пойти на всех парусах, не убирая их ни при каких обстоятельствах, понадобится неделя — при условии, что с ветром и течениями повезёт…
— А как именно вы нашли Хэмфри?
Ларсен её не слышит, погружённый в свои мысли. Нервным жестом он тянется к карману за сигаретой, но оглянувшись по сторонам, убирает руку прочь от кармана и вместо неосознанно чешет длинный широкий шрам на скуле.
— Но достать снаряжение, карты, сообразить маршрут — значит придётся потерять ещё день, но иначе никак, — продолжает бормотать он себе под нос. — Ещё и лодкой придётся обзавестись — и побыстрее. Хорошо, хоть компенсация от страхового агентства за пожар у меня ещё осталась, но в такой короткий срок я точно ни одной приличной посудины не найду… Ладно, придётся довольствоваться тем, что есть…
— Но почему вы уверены, что не ошибаетесь, капитан Ларсен? — не сдаётся Мод.
В этот раз он замечает её вопрос. — Не я нашёл. Меня нашли, — говорит Ларсен, замерев возле окна. — Есть один хмырь, называет себя агентом, но на самом деле он просто на побегушках у моего брата, обстряпывает его мутные дела на суше. Он подлез ко мне, когда у меня после разгрузки баржи был перерыв, потому что, дескать, брату от меня что-то понадобилось. А я…
Ларсен обрывает свой рассказ, неожиданно сбившись. Он бросает короткий взгляд на Мод, но сразу опускает глаза вниз — на свои руки. Мод замечает свежие ссадины у него на костяшках.
— Короче говоря, — продолжает рассказ Ларсен, — оказалось, что Хэмфри жив и угодил на судно к моему брату. Тот кружит сейчас у Канадских берегов. Мне срочно туда нужно. Заодно и узнаю, что именно ему от меня понадобилось…
Он снова тянется за сигаретой и отдёргивает руку обратно.
Мод решает, что хватит ему мучиться. Она идёт к столу, разгребает ворох бумаг в стороны и нащупывает под ними пепельницу, погребённую глубоко под записками, журналами и машинописными листами, отставленную далеко на край стола — Мод она не нужна, но осталась здесь от предыдущих обитателей квартиры.
— А после что вы будете делать, когда найдёте Хэмфри? — спрашивает она, протянув удивлённому Ларсену пепельницу.
— Вы забегаете вперёд, мисс Брустер, — благодарно кивнув, отвечает он. Он закуривает, отводя взгляд. Вопрос ему явно не понравился. — Сперва его нужно вытащить.
— Согласна. Но вы не думали, капитан Ларсен, что Хэмфри может не захотеть возвращаться в Сан-Франциско? Вы сами убедились, на какие отчаянные меры он пошёл, лишь бы убежать прочь от своего привычного окружения.
Вместо ответа Ларсен только устало покачивает головой и отворачивается в сторону.
— Вы не думали поговорить с ним, воссоединиться? Хэмфри очень тяжело переживал, когда думал, что вы погибли, — ничуть не меньше, чем вы сейчас переживаете. Я вам не говорила, но… Если бы я Хэмфри с горящего «Призрака» не увела, он бы там остался — потому что не смог вас спасти. Я знаю, — он мне рассказывал — что человека ради вас убил. Он очень вам предан.
— Предан мне? Вот как вы считаете? — вскидывается Волк Ларсен. И, не дожидаясь ответа, говорит: — Хэмп говорил вам, что человека из-за меня убил? А он не удосужился рассказать, что случилось до этого? Рассказать, почему произошло это убийство — ну кроме того, что я опять, разумеется, во всём виноват и его до душегубства довёл? Ну конечно же! Я вижу, что ни черта он не рассказал…
Тлеющая сигарета обжигает ему пальцы, и он, поморщившись и тихо выругавшись сквозь зубы, тушит её и тут же зажигает новую. Мод молча наблюдает, как Ларсен переводит взгляд с окна на её лицо и обратно, решаясь про себя. Мод ему не мешает. Пусть Ларсен пока колеблется, но исход уже ясен.
Наконец-то. Мод Брустер всегда считала, что имеет право знать, что произошло на «Призраке» до её появления, но уже почти смирилась, что никогда не получит правдивый ответ. Хэмфри очень стыдился и наотрез отказывался отвечать на её вопросы, сколько бы она ни настаивала. А Волк Ларсен запрещал себе выговориться. Хоть по нему и было видно, как эта история его тяготит, он выбирал страдать в одиночестве…
По крайней мере, сейчас Волк Ларсен говорить готов.
— У нас всё… довольно долго хорошо было, — он упирается лбом в окно и долго внимательно смотрит на синюю полосу моря у горизонта и почти улыбается. — Хэмфри всё схватывал быстро, работа была ему в радость, заставил команду себя уважать. Да, наше знакомство действительно началось паршиво, и на шхуне Хэмфри оказался не по своей воле… — Ларсен замолкает, но тут же восклицает с жаром: — Но всё же я точно знаю, что Хэмфри море полюбил! Я видел, что он был со мной искренен. Я видел, что он был счастлив. И я тоже был счастлив — я не верил, что когда-нибудь буду таким счастливым…
Печальная улыбка, промелькнувшая было на его усталом лице, быстро гаснет и искривляется в горькую усмешку.
— Что же, прав был, что не верил… — говорит Ларсен обречённым шепотом и замолкает.
Он долго не говорит ни слова — только делает быстрые, нервные затяжки сигаретой. Мод уже раздумывает, как бы попросить его продолжить рассказ, но Ларсен сам решается заговорить вновь.
В этот раз его обычно звучный голос звучит почти глухим шёпотом. Ларсен говорит медленно, и каждое слово даётся ему с заметным трудом, будто каждое слово — это ступенька наверх по крутой лестнице:
— Нас тянуло друг к другу — духовно и, понятное дело, физически. Мы почти не расставались ни днём, ни ночью. И так получилось, что я Хэмфри очень близко к себе подпустил. Так близко я давно не подпускал — наверно, даже никогда прежде. Я даже — глупо сейчас, конечно, признаваться — начал подумывать, что чем чёрт не шутит, может у нас получится и после рейса остаться вместе. Жить, работать, и… Всё вместе. Так, чтобы навсегда. Думал, что Хэмфри тоже хотел бы…
Ларсен вновь невесело усмехается, но в этот раз не прерывает своей речи.
— Но в то же самое время Хэмфри… Нет, лучше по-другому начать, — говорит он, закурив новую сигарету. — Был у меня на судне один юнец ретивый, ещё дружок его, швед этот, тоже был. Им обоим с самого начала рейса моё руководство не понравилось. Это, конечно, не было особой проблемой: раз не понравилось, значит потерпят. Юнец и этот его швед, правда, упрямые оказались, стали раз за разом устраивать покушения на меня. Но ума придумать что-нибудь, что бы мне по-настоящему досадило, у них обоих недоставало. Так что я на их счёт особо не беспокоился. Один раз они, пока меня достать пытались, чуть Хэмфри не угробили, и вот тогда я их припугнул как следует — а после они стали как шёлковые. Хэмфри, правда, стал с ними водиться, лечил их сперва, а после стал ходить к ним на полчаса-час в кубрик. Я этому тоже значения не придавал, я уже знал, что он бывает жалостлив совершенно не по делу. Главное, что у нас всё было хорошо! По крайней мере я так думал, но на самом деле… Всё это время — месяца два, не меньше, — Хэмфри к ним ходил, чтобы сговориться, как меня убрать с дороги…
Волк Ларсен прерывается, будучи не в силах говорить дальше. Мод не видит его лица — он отвернулся к окну — но видит сжатые кулаки и сгорбленные плечи. Ларсен стоит неподвижно, будто изваяние, но каждый мускул в его теле напряжён до предела.
Мод тяжело видеть его таким. Поддавшись инстинкту, она тянет руку к его плечу, но Ларсен вскидывается, как затравленный зверь.
Мод тут же прячет ладонь обратно, но Ларсен безошибочно впивается взглядом в место, где мгновение назад находилась её рука — кажется, ожидает увидеть там опасность. Он Мод к себе ни за что не подпустит.
Тяжело вздохнув, Ларсен опирается плечом об оконную раму. Прежняя настороженность в его взгляде гаснет, и его лицо вновь искажает гримаса неподдельного страдания. Его боль никуда не исчезла.
— Вы… — Мод не оставляет попыток помочь.
— Не надо, — огрызается Ларсен. — Я в порядке. Только мигрень потом точно начнётся, но я привык…
Он совершенно не в порядке. Он стоит, и молчит, и терпит. Любой другой человек не выдержал бы такого огромного груза несчастья, но Ларсен прикладывает чудовищное усилие, лишь бы вытерпеть боль и не дать ей выхода.
Мод была бы рада предложить ему утешение, дать понять, что он не обязан тащить своё горе в одиночестве. Да только Волк Ларсен её утешение никогда не примет. Возможно, из-за глупой гордыни. Возможно, он просто не умеет по-другому.
Однако Мод всё ещё может выдернуть из мучительного оцепенения. Нужно заговорить, сказать хоть что-нибудь, чтобы отвлечь его от невыносимого страдания — и побыстрее.
На ум, увы, ничего не приходит, кроме одного-единственного вопроса.
— Неужели… А Хэмфри говорил… Капитан Ларсен, неужели Хэмфри пытался вас убить?… — спрашивает она, и звук собственного голоса кажется совершенно чужим.
Мод всё ещё не может поверить, какой чудовищный вопрос ей приходится задать. Она считала Хэмфри другом. Кем он оказался на самом деле?
Волк Ларсен действительно овладевает собой, и в его затуманенных болью глазах снова проблескивает сознание.
— Нет, сам Хэмфри на меня не покушался, — отвечает он куда спокойней. — Ему дали опиум, поручили мне подсыпать, чтобы усыпить меня, раз силой сделать ничего не получается. Они ещё и с коком, с подлой крысой, сговорились, и тот сделал вонючее чесночное варево на завтрак, в таком никакой опиум даже лучшая ищейка не почуяла бы. Однако у Хэмфри, видать, совесть наконец-то проснулась, и он мне сознался в самый последний момент. Это было как снег на голову — вы, сейчас, мисс Брустер, шокированы, а представьте, каково тогда пришлось мне… Я не знал, что делать, выбежал на палубу, чтобы разобраться с проходимцами, но там они меня поджидали — знали наверняка, что Хэмфри отравить меня не сможет… Я сцепился со шведом, но тот оказался неожиданно ловок, извернулся, приковал меня к палубе — а юнец был тут как тут, чтобы перерезать мне глотку. Его-то Хэмфри и застрелил. Вышел из камбуза с ружьём и застрелил, глазом не моргнув.
— Что же, по крайней мере он хотя бы так встал на вашу сторону… — вздыхает Мод. У неё голова идёт кругом.
Хэмфри очень стыдится, что убил юного матроса, защищая Ларсена, — это Мод хорошо помнит. Раньше она думала, что она его понимает. Но теперь оказалось, что Хэмфри был замешан в заговоре, в отравлении, в предательстве. Из всего кошмара, что он сотворил, он выбрал стыдиться своего единственного правильного поступка — выбора встать на защиту дорогого ему человека.
— Да, пожалуй, — вздыхает Ларсен. — Это ещё не всё… Вы видели шрамы у Хэмфри?
— Да, когда у него задираются рукава, на предплечьях можно заметить полосы…
— Они у него по всей верхней части тела — руки, грудь, живот. Я сам их зашивал. Это всё кок. Он тогда совсем обезумел, хотел, пока все с застреленным Личем возились, под шумок всё-таки довести дело до конца и меня убить. Но Хэмфри на него накинулся и напоролся на тесак, — в голосе Ларсена слышится невольное тихое восхищение: — Кок его исполосовал вдоль и поперёк, одного такого удара ножом обычно хватает, чтобы ранить наповал, а Хэмфри всё кидался на него, цеплялся, хотя давно должен был сознание потерять от кровопотери. Кок бы его убил, я едва не успел… Он столько крови потерял, лежал неделю без сознания, я боялся худшего… Но Хэмфри оправился, хотя у него были все шансы остаться на том свете.
— Значит, он чуть не умер за вас…
— Получается, что так. Но вместе с тем он столько времени у меня за спиной… Я не знаю, не понимаю, как одно с другим вяжется…
Мод тоже этого совершенно не понимает. Она вспоминает, с каким отчаянием Хэмфри называл себя беспомощной игрушкой Волка Ларсена, а его — монстром в человеческом обличье. Она совершенно не может взять в толк, как у него хватило совести говорить таким образом о человеке, которого он предал. Или это Хэмфри на самом деле бездушный монстр без капли человечности, умело прикидывающийся несчастной жертвой, или есть какая-то другая причина.
— Хэмфри после вам хоть что-то объяснил? Хотя бы попросил прощения? — спрашивает она.
— Объяснил? Я, признаться, очень на это надеялся, но… — Ларсен протяжно и страдальчески вздыхает. — То он говорил, что правильно поступить хотел и совесть очистить, потому что со мной спать ему было стыдно. Зато предавать меня ему, получается, не стыдно. То уверял, что он и подумать не мог, что Лич и Джонсон затеи своей не оставят, что всё как-то случайно получилось. Под конец он начал городить, что он якобы Личу с Джонсоном доверился, потому что они-де ему обещание дали, в то время как мне доверяться никак нельзя — и это после всего, что я для него сделал… Слушать его было невыносимо. Как же он меня тогда разозлил!
Ларсен морщится, как от зубной боли, но не останавливает рассказ:
— Я, пока его несвязный бред выслушивал, мечтал только об одном — чтобы всё это прекратилось поскорее. Мне так хотелось просто позабыть Хэмпа и больше никогда не вспоминать. Жить дальше, будучи убеждённым, что раз не верил людям, то нечего и начинать… Я так и сказал ему, что пора расходиться, что в Йокогаме он сойдёт на сушу и больше на «Призраке» я его не потерплю. Проще, конечно, сказать, чем сделать. А Хэмп в ответ расплакался, умолял остаться, схватился за меня, даже вдруг завопил, что любит меня. Ну а я…
Ларсен опять надолго замолкает. Он опускает голову, отворачиваясь от Мод, и переводит взгляд вниз на свои руки. Его ладони сжимаются в кулаки и разжимаются снова, но Ларсен этого будто бы не осознаёт.
После нескольких минут тишины Мод не выдерживает:
— Ну а вы?
— Я? — вздрагивает Ларсен, будто проснувшись. — У меня не было сил оттолкнуть его, высвободиться из его объятий, не отвечать Хэмпу. Я тоже очень хотел поддаться ему и забыться, чтобы всё стало по-прежнему. Но я также хотел всё это между нами закончить во что бы то ни стало. Он меня так разозлил, как же он меня разозлил…
— Вы избили его?
— Нет, я… Говорю же, я не смог его оттолкнуть. Честно говоря, вспоминать тяжело, весь тот вечер — это сплошной липкий бесконечный кошмар… Я… — он встречается глазами Мод, но быстро отводит взгляд обратно.
— Я дал ему то, что он просил, — говорит Ларсен глухим голосом, — но так, чтобы ему больше никогда не захотелось ко мне лезть… Так, чтобы ему не понравилось… Мне… — и добавляет, запнувшись: — Мне нужно было это всё прекратить, понимаете?
— Боже мой… — Мод Брустер невольно зажимает рот от ужаса.
У неё в памяти проносится перед глазами худое измученное, перекошенное от неподдельного страдания лицо Хэмфри Ван-Вейдена.
«Я всегда для него был всего лишь игрушкой, китайским болванчиком. И однажды ему захотелось эту игрушку сломать».
Теперь она наконец-то понимает, что с ним сделал Волк Ларсен, и ей вот-вот станет дурно. Колени подгибаются сами собой, и Мод падает на диван, оцепенев от шока.
— Так вы принудили его к… Господи, господи…
Ей вдруг вспоминается со всей жуткой ясностью, насколько человек, находящийся прямо сейчас в её квартире, на самом деле опасен. Надо бы испугаться, но вместо Мод оцепенело смотрит на Волка Ларсена — человека, который ещё не так давно походя матросам ломал руки, чуть не застрелил Мод и отомстил Хэмфри кошмарнейшим образом. Однако от его былой жуткой ярости в нём не осталось и следа — сейчас он неуверенно переминается с ноги на ногу, виновато опустив голову, не будучи даже не в состоянии взглянуть Мод прямо в глаза.
— Я не принуждал! — оправдывается Ларсен. — Это Хэмфри предал меня, он разозлил меня, вместо объяснений мямлил, что верить мне нельзя, что человеческого во мне нет и быть не может! Как мне его было не наказать? Что мне оставалось делать?
— Вы могли сделать… Да буквально что угодно было бы лучше, чем это…
— То есть вы считаете, что это я во всём виноват? — Ларсен возмущённо взмахивает руками, но Мод почему-то не чувствует в его отчаянном жесте никакой угрозы.
— Хэмфри — без сомнения предатель, — спокойно объясняет она, — он разбил вам сердце, как последний подлец. Он мне соврал, притворившись вашей беспомощной жертвой… И всё же, то, как вы с ним поступили — чудовищно.
Её слова имеют эффект. Весь былой пыл сходит с Волка Ларсена.
— Но я вообще-то мог бы поступить ещё хуже… — отвечает он неуверенно. — Я же не заставил его подставлять мне…
— Ради всего святого, только от подробностей меня избавьте!
Ларсен послушно замолкает, потупив взгляд. Поразительно, но он выглядит по-настоящему пристыженным и смущённым, однако у Мод нет ни сил, ни желания его подбадривать. Она устала быть доброй и благосклонной, а потому она совсем не против оставить Ларсена ещё постыдиться — такому человеку, как он, стыда прежде никогда не знавшему, это вполне может пойти на пользу.
Ларсен по-прежнему неловко переминается с ноги на ногу у окна и ищет нужные слова, Мод остаётся сидеть, подперев рукой тяжёлую от усталости голову. Ей как-нибудь нужно осмыслить всё только что услышанное, но шок никак не проходит.
— Я, знаете, была благодарна Хэмфри, искренне считала, что он меня спас… Он ведь постоянно убеждал меня, что находится на «Призраке» в таком же бедственном беспомощном положении, как и я. Выдавал себя за вашу жертву, в то время как в действительности это он был первопричиной всех несчастий… Оказалось, он мне врал, набивался ко мне в заступники…
— Но, мисс Брустер, — вдруг оживает Волк Ларсен, — он и в самом деле всякий раз за вас заступался! Он же действительно спас вас с горящего корабля, тут не было притворства! Он искренне ужасался тому, что я решил оставить вас у себя, — и был целиком прав!
— Надо же, капитан Ларсен, вы Хэмфри у мистера Фэрасета защищали, и сейчас вновь выгораживать взялись. Это, без сомнения, весьма благородно с вашей стороны. Я только спрашиваю себя, а где же раньше было это благородство? На «Призраке» вы раз за разом вели себя самым жестоким и бесчеловечным образом из возможных. Сперва вы Хэмфри, как вы это называете, наказали. Потом похитили меня и угрожали мне тем же, что вы сделали с Хэмфри, терроризировали команду, нас всех на «Призраке» едва не угробили… Хэмфри очень боялся, что вы его просто использовали для своих прихотей, что вы — монстр в человеческом обличье. А вы подтвердили все его страхи…
Волк Ларсен слушает её речь, не перебивая.
— Быть может, я ничего другого не хотел, кроме как стать этим самым монстром? — говорит он с тихой, горькой печалью в голосе. — Если Хэмфри даже после всего, что я ради него сделал, всего, что я ему отдал, ничего другого во мне не видит, — то какой мне толк пытаться быть кем-то другим?..
— Если бы Хэмфри в вас действительно ничего другого, кроме чудовища, не видел, он бы вас не спасал раз за разом. Он бы за вами не пришёл, когда «Призрак» погибал, и по первому же вашему зову к вам в Окленд бы не поехал… Он отлично знает, кто вы, капитан Ларсен. Он только сам себе не верит.
Мод поднимает глаза к потолку, отворачиваясь от Ларсена и его пристального взгляда — пусть их разговор ещё далёк от завершения, но ей нужна хотя бы минута передышки, чтобы прийти в себя от потрясения и собраться с мыслями.
Краем глаза она всё ещё следит за стоящим поодаль Волком Ларсеном. Даже так, не глядя на него в упор, легко заметить, что с ним происходит важная перемена. Он то смотрит тревожным взглядом куда-то вдаль, то пристально всматривается в Мод, оглядывая её с ног до головы, будто бы в поисках одному ему известной подсказки. Сам за собой не замечая, он едва слышно шепчет: «он знает», повторяя слова Мод. Впрочем, Мод никак не отвечает ему. Всё, что могла, она ему уже подсказала.
Волк Ларсен то тянет руку к карману за сигаретами, но останавливается на полпути, то набирает полную грудь воздуха, чтобы что-то сказать, и передумывает в то же мгновение.
Наконец Мод решает подняться с дивана и заглянуть Волку Ларсену прямо в беспокойное, замученное лицо. Он вздрагивает, заметив, что она снова на него смотрит.
— Хэмфри… — говорит он хрипло и неуверенно, будто до этого молчал несколько долгих лет. — Он же в тот злополучный вечер сказал, что любит меня… Я так и не посмел ему признаться, всё медлил, ждал подходящего момента, но Хэмфри оказался смелее… А я сразу после… Сразу после я сделал то, что сделал… Скажите, мисс Брустер, возможно ли простить такое?
Он смотрит на неё с неподдельной мольбой, но Мод не знает, что ему сказать.
Она ошеломлена настолько, что почти позабыла, как говорить. Мод никогда бы не подумала, что Волк Ларсен на подобное раскаяние способен. И пусть он не торопится просить у неё прощения, и Мод не думает, что он хоть когда-нибудь попросит, но его раскаяние всё равно оставляет сильное впечатление.
Увы, отпустить грех Мод ему не сможет, а для утешений она слишком устала. Всё, что ей остаётся, это говорить правду:
— Скажу честно. Я не знаю. Наверное, я сама бы не простила, но вам не моё прощение нужно, а Хэмфри. И только он может его дать… Но вы мне скажите: вы сами, капитан Ларсен, Хэмфри простить сможете?
— Я тоже не знаю… — растерянно разводит он руками. — По крайней мере я точно хочу понять, почему он так поступил. Я раньше думал, что он просто обманщик, у которого за душой ничего нет. Но это совершенно точно не так, и я не знаю… Не знаю, пойму ли, прощу ли. Впрочем, существует только один способ узнать. Встретить Хэмфри и поговорить лицом к лицу.
Мод согласно кивает, а Ларсен прежней твёрдой походкой направляется от окна в сторону входной двери.
— А вы, мисс Брустер? — спрашивает Ларсен, поравнявшись с Мод.
— А я-то что? Кому есть до меня дело? — пожимает она плечами. — Я же здесь совершенно ничего не значу — я была всего лишь мелкой щепкой в буре вашего романа. Рада, что чудом осталась целой и невредимой… А после потратила несколько месяцев, выручая человека, которого считала другом, была ему благодарна, что он оказался со мной со мной в трудную минуту, пока не выяснилось, что Хэмфри — подлец и лжец… Но это, конечно, исключительно моя, как сам он сам мне однажды выразился, женская жалостливость всему виной… Знаете, капитан Ларсен, вы с Хэмфри друг друга стоите. Чума на оба ваши дома!
— Мисс Брустер, вы заблуждаетесь! Вы значите очень многое! — отвечает Волк Ларсен с неподдельным порывом. — Да, я знаю, что я обходился с вами — да и не только с вами, конечно, — отвратительно и очень жалею сейчас об этом. Простите меня, если сможете… Вы показали мне то, что я считал невозможным, — неподдельную силу доброты и сострадания. И ваша доброта ваша не в жалостливости берёт начало, а в редкой отваге и мужестве. Я у вас в вечном, неоплатном долгу. И если бы я мог хоть как-нибудь искупить или хоть что-нибудь исправить, я бы…
— Вы хотите что-нибудь исправить? Тогда оставьте меня наконец в покое. Уходите бога ради и не появляйтесь в моей жизни больше никогда.
— Хорошо, я понимаю… — Ларсен согласно направляется к дверям, но всё ещё колеблется. — Но если вам однажды понадобится… Сейчас мне совершенно нечего вам предложить, я нищ, как церковная мышь, и совершенно бесполезен, но… Разрешите?
Он пересекает комнату обратно к письменному столу и тянется к листу бумаги. С равнодушного согласия Мод Ларсен берёт ручку и суетливо записывает:
— Я оставлю адрес и телефонный номер… Если вам понадобится помощь — какая угодно, неважно, — или если вы всё же передумаете, согласитесь меня простить — дайте знать. Возможно, я не смогу ответить сразу, я буду в море — надеюсь, что вскоре найдётся работа и удастся уйти на подольше… Но я обязательно буду проверять! И буду ждать…
Мод Брустер никак ему не отвечает. Какой-то части её души хочется попросить его остаться, сказать что-нибудь примирительное, чтобы не расставаться вот так вот, не сказав ни единого доброго слова на прощание. Но Мод слишком устала и больше всего на свете хочет, чтобы он ушёл поскорее. Даже если потом она, скорее всего, будет жалеть о том, что как следует не попрощалась.
— Стало быть, это всё? — окликает её Волк Ларсен стоя в дверях. — Тогда… спасибо вам за всё, мисс Брустер. И простите меня, пожалуйста, если сможете, — хоть я и знаю, что прощения не заслуживаю…
Он приоткрывает дверь, всё ещё виновато оборачиваясь через плечо, и Мод не выдерживает. Она встаёт, подходит к нему и протягивает руку. Ларсен, заметно опешив, пожимает её, как пожал бы мужчине. Заметив по лицу Мод, что держит её слишком крепко, он виновато разжимает ладонь, но Мод не размыкает рукопожатия.
— Удачи вам, капитан Ларсен, — говорит она, в последний раз заглянув ему в глаза на прощание.
Он молча кивает, поворачивается на каблуках и уходит вниз по лестнице быстрыми решительными шагами человека, полностью сосредоточенного на своей цели.
С чувством огромного облегчения Мод закрывает за ним дверь. В полном моральном истощении она падает на диван, раскинув руки. Краем глаза она замечает лист бумаги, поперёк которого написан размашистым почерком адрес и номер телефона. Лучше бы убрать его в надёжное место, чтобы не потерялся, но не сейчас. Сейчас Мод очень устала и хочет полежать хотя бы минут двадцать, ничего не делая.
А после надо будет встать, прибраться на столе и поехать на вокзал за билетом на ближайшую дату на западное побережье, в Балтимор, домой. Мод Брустер очень соскучилась по дому.