Громкий скрежет, раздавшийся со стороны юта, резко выдёргивает Хэмпа из поверхностного сна. Он вздрагивает, и затёкшую от неудобной позы шею пронзает болью. Хэмп привычно сжимает зубы: он уже знает, что боль через минуту-другую пройдёт, а вот холод, теснота и запахи плесени, застоявшейся воды и нечистот никуда не исчезнут.
Смерть Ларсен, видимо, всё ещё хочет держать Хэмпа живым, потому что каждую ночь к нему приходит кто-нибудь из команды, назначенный на роль тюремщика, — сегодня надзиратель тоже скоро должен появиться. Хэмпу приносят еду, выволакивают его на палубу и окатывают ледяной водой, чтобы вымыть его самого и ящик, в который его засунули, — тогда вонять наконец-то перестанет. Будет только отвратительно холодно лежать на мокром полу.
Хэмп думал, что после адских смен в котельной его никаким карцером напугать не получится. Он даже обрадовался, когда помощник Смерти Ларсена повёл его наверх, а не обратно во внутренности железного пароходного брюха.
Хэмп ошибался. Сейчас он с радостью согласился бы на работу кочегаром, лишь бы выбраться из заточения в установленной прямо на палубе тесной жестяной коробке — назвать это место карцером возможно, только если очень сильно ему польстить.
Здесь даже нельзя разогнуться и встать в полный рост. Ящик, куда его заперли, оказался в ширину и длину не более трёх шагов, раскаляется днём на солнце, но промерзает ночью насквозь.
И всё равно Хэмп только что почти дремал — пусть в неудобной позе, а его дремота почти не давала отдыха, но никакой другой сон Хэмпу не доступен. Тонкие, обитые стальными листами стенки ящика усиливают любой звук снаружи многократно, и Хэмп не знает тишины.
Сегодня он был вынужден слушать, как охотники с рулевыми опять играли в покер и разошлись глубоко за полночь, не давая ему покоя.
У Хэмпа до сих пор в ушах стоят их голоса, выкрикивающие ставки — суммы в несколько сотен долларов, запросто сравнимые со средним гонораром Хэмпа за статью в ведущем журнале.
Когда он застал игру впервые, он решил, что эти несуразно огромные суммы мерещатся ему от недостатка сна, пока не увидел сквозь узкую щель в своей коробке мятые облигации крупного номинала, зажатые в лапе одного из охотников, и гору серебра на палубном настиле.
Откуда у простых матросов такие деньги? И, что главное, почему у них есть привилегия просаживать эти деньги едва ли не каждый вечер, пока глубоко внизу кочегары копаются возле печей, задыхаясь от сажи и дыма? Как они добрались до таких должностей? Непохоже, чтобы кто-нибудь из бедолаг, которых агент Джо пригнал на «Македонию», был определён сюда, к крупным гонорарам и долгим расслабленным вечерам.
Хэмп не понимает, почему никто не протестует. Почему на этом проклятом корабле оказался принят за норму порядок, при котором десятки жизней идут в топку ради прихотей крохотного привилегированного меньшинства? И, тем не менее, с этим порядком соглашаются как охотники на верхней палубе, так и кочегары глубоко в брюхе. Хэмфри помнит, с каким рвением они работали, и никто из них не возмущался своим кошмарным положением. Всё своё недовольство люди в котельной срывали исключительно на Хэмпе — за то, что ему по прихоти Смерти Ларсена всячески сохраняют жизнь и даже оказывают врачебную помощь.
Но и сам Хэмп тоже не протестует. У него нет ни сил, ни смелости, чтобы возмутиться. Он не ищет возможностей для побега, не надеется выбраться из заточения. Он послушно терпит тесноту, жару, холод, постоянную вонь и тихо радуется, что, кроме надсмотрщиков, приносящих ему еду и моющих его ящик, остальные обходят карцер стороной. Травля кончилась, но отношение к Хэмпу лучше не стало. Он теперь здесь презирается больше, чем любой ночующий в трюме котельный рабочий. Он — не более, чем груз, который положено сдать Волку Ларсену, и никто не хочет быть рисковать этот груз испортить.
Рано или поздно это заточение кончится. И Хэмп очень этого ждёт, прислушивается к звукам снаружи, всматривается сквозь узкую щель в коробке, опасаясь пропустить момент, когда на палубе наконец-то появится знакомый высокий широкоплечий силуэт. Хэмп очень ждёт этого момента и очень его страшится.
Он поклялся доказать Волку Ларсену, что чего-то стоит, — а оказался в коробке, беспомощным и опозоренным. И Хэмпу страшно вообразить себе взгляд Волка Ларсена, когда тот увидит, во что Хэмп превратился. Увидит, что был всё это время прав. Хэмп хотел опровергнуть его слова о том, что он ничтожество, но в конечном счёте прямо их подтвердил.
Хэмп опускает тяжёлую от усталости голову на металлическую стену. Ему очень хочется дремать — тогда он сбежит хоть ненадолго от мучений и физических, и душевных.
Но на палубе что-то скрежещет, опять выдёргивая Хэмпа из полусна. Он остаётся в той же позе, надеясь, что звуки скоро кончатся. К Волку Ларсену они точно не относятся, а значит Хэмпа они не интересуют. Ему только хотелось бы, чтобы его наконец покормили и вымыли коробку — дальше этого куцего горизонта его желания простираться не способны.
До чего же он себе отвратителен.
«Чего бы он в тебе ни увидал — этого нет и не было никогда», — опять звучит в голове проклятый ядовитый шёпот Смерти Ларсена.
Хэмп съёживается, словно от удара, хватаясь за голову руками. Ему хочется забыть пронзительный, забирающийся прямо под кожу ледяной взгляд. Но как забыть, если очевидно, что Смерть Ларсен прав? Хэмп знает, что Смерть Ларсен увидел Хэмпа насквозь, и он никуда от этого невыносимого осознания не денется.
До него вновь доносится возня и металлический скрежет с палубы. Сквозь щель в его ящике ничего не видно, но Хэмпу звук кажется смутно знакомым из былых, более счастливых времён, когда ему ещё было дозволено управляться со снастями и подбирать охотничьи шлюпки с моря. Он очень похож на скрип с трудом проворачивающегося блока.
Похоже, на баке травят тали и делают это из рук вон плохо, ведь тали постоянно заедает. Следующий сразу после оглушительно громкий удар металла о дерево и чья-то тихая ругань сквозь зубы подтверждает догадку Хэмпа: кто-то неумелый пытается спустить шлюпку.
Хэмп мог бы подать голос и предложить помочь. Если поторопиться, то запросто можно успеть сбежать до того, как на палубу примчится кто-то из начальства. Но Хэмп не двигается с места, даже не отрывает усталую тяжёлую голову от стенки. Последние попытки предложить свою помощь здесь хоть кому-нибудь он забросил ещё в котельной. Он равнодушно слушает дальше, как беглец мучает заедающие тали.
Весь скрип и грохот резко обрывается.
— Это что за ерундой ты здесь занимаешься? — Хэмп слышит негромкий, но пробирающий до самых костей Смерти Ларсена.
— Вы здесь людей губите, а я жить хочу! — только сейчас, когда мальчишеский голос срывается до отчаянного крика, Хэмп узнаёт, кому он принадлежит.
Этот парень вместе с ним попал на «Македонию», — тот самый, со взглядом, до боли напомнившим Хэмпу на взгляд Лича.
С той ночи, как Хэмпа уволокли в котельную, он с этим юнцом не встречался. Он уже думал, что мальчишка сгинул, как многие в котельной, но пару дней назад Хэмп увидел сквозь свою щель, как парень наотрез отказывается подчиняться приказу. В чём именно приказ заключался, Хэмп не разобрал, он узнал только, что трое уже сгинули, выполняя его. Парня отправили на жестокую порку и будто бы принудили к послушанию. Но, точно так же, как и Лич до него, этот отказывается прогибаться.
Хэмпу очень хотелось бы, чтобы у него, в отличие от Лича, получилось отстоять своё. По крайней мере в этот раз Хэмп не замешан в его авантюре, и, значит, не сможет ничего испортить. В этот раз должно получиться.
— Жить хочешь? А делаешь всё, чтобы сдохнуть наверняка. Ты хоть знаешь, куда плыть?
Вместо ответа Хэмп слышит лишь неразборчивое бормотание.
— Ещё и тали потравить нормально не можешь, ты так шлюпку не спустишь, перевернёшься. А вода тут ледяная, в такой и получаса не протянешь.
Смерть Ларсен откровенно привирает. Хэмп сам провёл в холодной воде несколько часов, прежде чем его подобрал «Призрак», да и слышал достаточно историй о людей, которые выжили после пару суток дрейфа в открытом море.
К тому же, он знает из обрывков разговоров на палубе, что «Македония» находится не более, чем в тридцати милях от канадского берега — добраться до суши даже полному новичку без знаний навигации не составило бы большой проблемы.
Но Хэмп всё равно не посмеет вмешаться.
Он слышит обречённый вздох и глухой стук, с которым влажный пеньковый трос обычно падает на палубу. Похоже, что парень сдался.
— Ты все снасти раскидал, наведи порядок обратно.
— Да, сэр… — следует обречённый ответ.
С палубы раздаётся возня — мальчишка принялся исполнять приказ, но уходящих шагов не слышно. Хэмп прислоняется к щели вплотную, напрягает зрение и действительно видит длинный силуэт Смерти Ларсена, образующий провал из глухой плотной черноты даже в темноте беззвёздной ночи.
Силуэт, будто почуяв что-то, поворачивает голову — и Хэмп с испугом отшатывается от щели и больно стукается головой о низкий потолок. По крайней мере Хэмп не различает шагов в свою сторону, сколько бы ни напрягал слух.
— Ты у нас уже две недели проработал и не рассыпался, — к счастью, Смерть Ларсен опять решает взяться за беглеца. — А тебя… Как звать-то тебя? — его голос замолкает.
— Генри, меня зовут Генри, — вставляет парень, но Смерть Ларсен продолжает, не обратив на его имя никакого внимания:
— …А тебя, Генри, тянет почему-то на верное самоубийство.
— Но здесь жизнью расплачиваются за любой косой взгляд! Ни один день без смертей не обходится… — возражает Генри, но в его тоне совершенно нет твёрдости.
— А в трущобах вроде тех, что на Граб-стрит, что ли, иначе? Ты бы мог остаться там, если бы захотел, выбор был за тобой. Джо никого никогда насильно ко мне не притаскивает. Ты сам согласился на сделку с ним, хоть и знал, что житьё будет не сахар, верно?
— Да, я знал, но такое с суши и представить себе невозможно…
Смерть Ларсен ждёт ещё пару секунд, проверяя, будут ли возражения посерьёзней. Когда их не следует, он продолжает:
— Сдохнуть у нас и правда запросто. Но за большой риск и награда немалая. Ты порку схлопотал за то, что боцмана ослушался, я правильно помню? А боцман, между прочим, лет пять назад начинал у меня точно так же, как и ты, с самого низу, а теперь получает по паре сотен за одно дело.
— С-сколько?!
Хэмпу совершенно не нравится неподдельное восхищение в голосе парня.
— По паре сотен, ты не ослышался. Дело в том, что я же людей вижу и способных понапрасну в расход отправлять не буду. И кто ты такой, я тоже вижу. Если не будешь щёлкать клювом и проявишь себя как следует, то выйдешь уже осенью с настоящей командой на бессрочном контракте и жаловании.
— Сэр, это бы здорово, если бы всё было, как вы говорите, — колеблется Генри. — Правда я слышал вот…
— Неужели от приятеля твоего? — Смерть Ларсен, похоже, начинает терять терпение. — Раз он такой полезный, то сбегаешь ты почему в одиночку?
— Мы думали, у меня одного больше шансов… — парень совершенно точно врёт, ведь они что-то задумали. Если даже Хэмп способен распознать его ложь, то Смерть Ларсен знает и подавно.
— Однако он тебя не предупредил, что с талями ты без лишней пары рук не справишься. А ты не думал, что он подставить таким образом он тебя хотел? Может, от зависти или затаил какую-нибудь злобу?
— Вы не понимаете… — Генри хочет поспорить, но Хэмп слышит только его сбивчивое дыхание.
— Всё я понимаю и не собираюсь сеять раздор понапрасну. Я знаю, что как важны настоящие друзья, ведь без доверенных людей как добиться цели. Правда, если доверишься не тому, то за такую ошибку будешь долго и дорого расплачиваться.
— Согласен, сэр…
— Давай, работай, шлюпку ещё принайтовить надо. И помни: я ожидаю от тебя больших дел, — Смерть Ларсен не называет парня по имени. Хэмп уверен, что он уже давным давно забыл, как Генри зовут.
— Я не подведу, сэр! Обещаю вам! — горячится парень.
— Вот и славно, — бросает Смерть Ларсен на прощание.
Хэмп, к огромному своему облегчению, наконец-то слышит удаляющиеся глухие шаги.
Судя по тому, что противного скрежета заедающих талей с палубы больше не доносится, Генри теперь справляется куда бодрее. Похоже, что он действительно поверил словам Смерти Ларсена и воодушевился.
Хэмп ёжится от порыва ледяного ветра, задувающего сквозь каждую из многочисленных прощелин в его ящике. Вдохнув полной грудью сырой ночной воздух, Хэмп обессиленно откидывается к стенке, стараясь не обращать внимание на пронизывающий до костей холод. Теперь он понимает, как Смерть Ларсен держит команду в узде — даже тех, кого собирается пустить на убой. Понимает, почему никто из закабалённых внизу кочегаров не озлобился на капитана.
А парень этот, Генри, не знает и знать не хочет, что уже обречён. Дальше его не ждёт ничего хорошего — даже если он всё-таки выживет, а не погибнет из-за того, что его тоже пустят в расход или от чрезмерного рвения проявить себя. Он, возможно, и выживет, но, если будет всячески угождать Смерти Ларсену, человечность точно растеряет.
Хэмп всё ещё мог бы вмешаться, но он не посмеет. Ему нечего противопоставить Смерти Ларсену, за один короткий разговор увидевшему Хэмпа насквозь. Он правильно сказал, что Хэмп ничего не стоит. Но даже если бы Хэмп нашёл в себе смелость заговорить с парнем — вышло бы ещё хуже.
Каждый раз, когда Хэмп пытается действовать, ситуация становится только хуже. Его связь с Волком Ларсеном разрушила жизни им обоим. Его помощь Личу с Джонсоном обернулась трагедией. А когда Хэмп решился отправиться в путешествие в одиночку, чтобы проявить себя, то оказался в конечном итоге запертым в тесном ящике.
Лучше всего будет, если он останется сидеть в этом ящике — тихо, молча, поменьше напоминая людям на палубе о собственном существовании.
Вот только именно этого Смерть Ларсен и добивается.
Хэмп чуть не подпрыгивает на месте от внезапной догадки. Смерть Ларсен хочет от паренька Генри рвения и послушания, а от Хэмпа — чтобы тот был максимально удобным грузом и сидел тихо и безропотно, не доставляя хлопот. И кто может быть безропотней, чем человек, сломленный морально и физически?
Именно поэтому его выставили в первый же вечер перед всей командой на посмешище. Поэтому его заперли в тесном ящике. Поэтому Смерть Ларсен не давал Хэмпу лживых обещаний, а сразу обрушился на него, унижая и обличая, — чтобы сломить волю, чтобы уничтожить те жалкие остатки веры в себя, что ещё теплились в душе Хэмпа.
У него бы, наверно, получилось, если бы Смерть Ларсен ничего не сказал про Адама. А тот — теперь Хэмфри это точно знает, чувствует всем своим нутром — верил, что на настоящий поступок он всё-таки способен. Верил даже после всех бесчисленных невзгод, что по вине Хэмфри свалились ему на голову. И Хэмфри, пусть без единой рациональной причины, знает, что верил Адам не зря. А значит, Хэмфри ещё поборется.
Он выглядывает из щели в поисках Генри, но видит только пришвартованную шлюпку. Палуба пуста, Хэмп опоздал. Он слишком долго колебался.
Смерть Ларсен всё-таки победил.
Хэмп покорно, без шанса на освобождение, сидит в ящике и просидит так ещё вечность. А тот парень отныне направит все своё упрямство не на побег, а на то, чтобы получше угодить Смерти Ларсену и его надсмотрщикам.
Каждого, кому не повезло оказаться на «Македонии», Смерть Ларсен заставляет плясать под свою дудку. Кого-то лестью и щедрыми обещаниями, кого-то — как Хэмпа — унижает и бьёт по самым больным местам. Смерть Ларсен одинаково хорошо играет как на желаниях и амбициях, так и на слабостях и страхах. У него точно такое же звериное чутьё на слабость, что и у его младшего брата. Но Волк Ларсен хотя бы не отправлял людей на убой, будто свиней.
Грубая жестокая сила, с помощью которой Волк Ларсен заправлял на «Призраке», не раз заставляла Хэмпа возмутиться. Но холодный методичный подход Смерти Ларсена отвращает его ещё больше, до оторопи по всему телу. Волк Ларсен хотя бы имена всех членов своей команды помнил.
Раньше Хэмп убеждал себя, что Волк Ларсен переламывает людей под собственную прихоть. Ему хотелось верить, что всё произошедшее на «Призраке» — исключительно следствие его злой игры. Что это он своими провокациями и жестокими выходками заставил Хэмпа навлечь на себя позор на всю жизнь.
Но правда в том, что Волк Ларсен никого не переламывал. Он всего лишь вытаскивал на поверхность истинную натуру человека.
И это не его вина в том, что Хэмп на поверку оказался паршивой овцой и не смог совладать со своим омерзительным пороком. Это Хэмп не удержался с Ларсеном в нормальных дружеских отношениях, это исключительно по вине Хэмпа они выродились в содомию.
Хэмп ужасался обращению Волка Ларсена с Личем и Джонсоном. Но это не Волк Ларсен Лича убил. Это сделал Хэмп. Если бы не Хэмп, с Личем и Джонсоном всё бы было в порядке. Если бы не Хэмп, «Призрак» бы благополучно добрался до Йокогамы — без убийства, без заговоров, без пожара.
Хэмп свой тесный холодный ящик заслуживает целиком и полностью. Даже если он будет сидеть здесь по милости Смерти Ларсена до самого второго пришествия. Но Смерть Ларсен не это планирует. Он хочет сделать жизнь Хэмпа разменной монетой в переговорах с Волком Ларсеном — вот на кого, а вовсе не на Хэмпа, он на самом деле нацелился.
Неужели Смерти Ларсену удастся перекрутить так же, как он сделал это с Хэмпом, несчастным Генри и всеми остальными душами на своём корабле?
Нет, такое никогда не случится. Волк Ларсен намного умней Хэмпа, хитрей простака Генри, сильней, твёрже и решительней любого из команды «Македонии». Волк Ларсен решительно во всём лучше своего брата, и никакие трюки не дадут Смерти Ларсену его прогнуть. В такое невозможно поверить.
Но Хэмп точно так же раньше бы ни за что не поверил, что кому-то удастся заставить людей добровольно и, да ещё и со рвением и усердием, идти на убой. Хэмп не знает, на что ещё Смерть Ларсен способен.
Что, если его манипуляции всё же сработают на Волке Ларсене? У Хэмпа не будет решительно никакой возможности помешать…
Приближающиеся шаги застают Хэмпа врасплох. Он подпрыгивает на месте от скрежета — это распахнулась дверца в его ящик. Разглядеть у Хэмпа ничего не получается, ведь он тут же получает прямо в лицо ведро воды. Отдышаться ему не дают, за одним ведром следует ещё и ещё.
— И последний разок, чтобы вонь отбить, — слышит Хэмп до странности знакомый голос перед тем, как его опять обливают ледяной морской водой.
— Ну вот, так-то лучше. Теперь ты, Хэмп, опять на человека более-менее похож, — раздаётся всё тот же голос.
В этот раз Хэмп узнаёт, где уже слышал этот гэльский выговор, но его догадка не имеет никакого смысла. Он наспех протирает глаза, ему не терпится взглянуть на ночного визитёра.
— Луис?! — Позабыв про холод и всякую осторожность, Хэмп вылезает из ящика и больно ударяется головой.
— Ага. Всё хотел с тобой поболтать, да всё никак капитан меня твой ящик убирать не назначал, — Луис протягивает ему жестяную тарелку с похлёбкой и краюху хлеба. — Держи ещё, чтоб совсем не окоченел. Старое одеяло, — Хэмпу ложится на плечо плотная шерстяная ткань.
Он хочет рассыпаться в благодарностях, но что-то в лице Луиса его останавливает.
— Только полезай-ка лучше обратно в ящик от греха подальше, — говорит Луис, с подозрением косясь на Хэмпа. Он как будто бы куда больше опасается самого пленника, чем своего жуткого начальства.
Хэмпу ничего не остаётся, кроме как подчиниться. Однако Луис не торопится запирать его обратно, он притворяет дверцу и встаёт в проёме. Выручать Хэмпа явно не входит в планы Луиса, но своё любопытство и разговорчивость он пересилить не может. Но Хэмп безмерно рад даже такой малости.
— Смерть Ларсен, что, и тебя тоже закабалил? — спрашивает он Луиса.
— Да нет. У меня всё вышло по закону, с контрактом и жалованием. Его помощник мне сам предложил.
Луис и правда мало походит на несчастных душ, запертых в глубине трюма. Вид у него свежий, румяный и выспавшийся, а одет он в добротную новую моряцкую куртку. Хэмп вспоминает, что и раньше слышал, как кто-то, по выговору очень на Луиса похожий, голосит на палубе, но тогда списал на то, что старый знакомый ему на этом монструозном корабле лишь мерещится.
— Но… Почему?! Ты же сам говорил…
— А почему нет? Если всё складывается, то я, дурак, что ли, отказываться от возможности зашибить хороших денег? — невозмутимо разводит руками Луис. — Особенно после рейса с тобой, за который я считай не получил ни цента. А не в своё дело я не совать нос хорошо умею, поверь мне. Да и, знаешь ли, в этот раз на «Македонии», считай, сплошная благодать. Говаривают, что когда Смерть Ларсен на южные рейсы ходит, у него все, кого он в трюм напихивает, без исключения от цинги мрут — на то и зовут его Смертью, в конце-то концов. А сейчас-то у нас трюм, считай, полный. Только тебе совсем несладко приходится — но тут уж, Хэмп, ты сам виноват.
Хэмп ничего ему не говорит. Он кутается поплотнее в одеяло и сжимается, готовясь к тому, что Луис обрушится на него с чередой упрёков. Хэмп оказывается прав.
— Какого чёрта ты сюда заявился, Хэмп?! — возмущается Луис. — Ты вился вокруг дамочки, ты получил дамочку, ты обставил Волка Ларсена. Так чего ж тебе всё неймётся?
— Нет, дело не в ней… Мы не… — Хэмп не знает, как объяснить Луису своё поражение.
Луис никогда не поймёт, каково это: желать полюбить хорошую женщину, но оказаться неспособным перебороть собственную порочную натуру.
Правда, Луис даже не пытается его слушать.
— Не в ней? Значит ты ей, слава богу, ещё не успел голову заморочить? Да чего ты вообще за ней волочился, когда сразу было ясно, что не нужна она тебе была? Ты даже не глядел на неё толком! Ну так если не нравится тебе дамочка, чего ты вымучиваешь-то из себя не пойми что? Зачем она тебе вообще сдалась, если у тебя был Волк Ларсен?
— Я просто надеялся, что с ней стану нормальным… Я как лучше хотел… — бормочет Хэмп, хоть и знает, что его не послушают.
— Ты как лучше хотел, и поэтому так подло с Волком Ларсеном обошёлся? Это ж надо было до такого додуматься! Человек к тебе всей душой, а ты его судно спалил!
— Это была случайность! Я ничего не спалил!
— Ну, спалить может быть и не спалил, а в заговор против него ты влез. Или тут тоже отнекиваться будешь?
— Необходимо было то, что между нами, прекращать… — вздыхает Хэмп.
— Да какого рожна тебе ещё надо было, Хэмп? — не перестаёт горячиться Луис. — Ты же был как у Христа за пазухой! Чего ты с Личем-то повёлся?
— Но вы же все смотрели на меня… — Хэмп совершенно ничего не понимает. — Разве вам не было противно?
— Да нам было наплевать! У нас такая добыча пошла коту под хвост, вместе с «Призраком» тысяч двадцать заготовленных шкур затонуло, не меньше! Я как вспомню, какой процент мне причитался после нашего рейса, так волосы на себе рвать охота! Всё было отлично, ты и помощником выдался путным, и даже охотников себя уважать заставил! Что, ну что тебя не устраивало, Хэмп? Волк Ларсен за тобой везде таскался, его таким никто раньше никогда не видел, да ты и сам от него глаз отвести не мог. А такой подлой сволочью ты, Хэмп, в конце концов оказался…
Хэмп смотрит на него во все глаза. Луис действительно не испытывает к нему ничего, кроме жгучего презрения, в этом сомневаться никак нельзя.
Но Луис Хэмпа презирает не потому, что он был с Волком Ларсеном. Луис презирает Хэмпа за то, что он Волка Ларсена…
…предал.
По телу бежит крупная дрожь, и Хэмпа колотит даже под толстым одеялом, и он забивается от Луиса подальше в угол.
— Но Лич же хотел… Помочь ему было бы правильно… — Хэмп всё ещё надеется оправдаться, пусть и не знает перед кем: перед собой, перед Луисом или перед Волком Ларсеном.
Но поздно оправдываться. Правда, от которой Хэмп столько времени отчаянно отпирался, явилась ему во всей своей чудовищной, уродливой красе.
— А я тебе говорю не как правильно, я тебе говорю как есть! Такой вот Лич попадается считай что на каждом рейсе. Всегда найдётся кто-нибудь недовольный, особенно по малолетству! Оставили бы его в покое, перебесился бы скорее всего. Но ты, Хэмп, его придурь подзуживал. За такое, знаешь, будь я на месте Волка Ларсена, я бы тебя за борт швырнул, а он… Он с того света тебя, Хэмп, вытащил. Даже после всего, что ты ему устроил, он над тобой помирающим трясся, от койки твоей не отходил.
— А… почему? — глупо спрашивает Хэмп.
Луис разводит руками:
— А мне почём знать? Любил тебя, видать, очень. Уж не знаю за что.
— Л-любил?…
Простое слово оглушает Хэмпа, будто выстрел, раздавшийся в тишине.
— Ну да. Чего ты на меня таращишься? Это же давно было всем ясно.
— Подожди, — протестует Хэмп — не ты ли сам мне в своё время говорил, что у иных людей сердце каменное, а у Волка Ларсена его и вовсе нет? Я тебя слушал, а теперь…
— А мало ли кто тебе чего говорил, Хэмп! Ты зачем на меня свою вину сваливаешь, своя-то голова на плечах тебе зачем? Соображать же надо, ну…
Хэмп отворачивается, у него нет сил смотреть Луису в простодушное честное лицо.
Ведь Хэмпу на самом деле тоже всё это время было всё предельно ясно. Он знал, в глубине души всегда знал, какой бесценный подарок сделал ему Волк Ларсен. Знал, но всё равно струсил.
Он — трус, подлец и лицемер.
Хэмпу хочется закричать, но из горла вырывается лишь тихий шёпот.
— Но я думал, что он просто развлекается… Что настоящая любовь может быть только с женщиной… — оправдывается он и сам же чувствует, какими жалкими получаются его объяснения. Хэмпу противно от звука собственного голоса.
— Господи, господи, что же я наделал… — бормочет он, вцепившись до боли пальцами в волосы, тянет их изо всех сил до боли, прячет лицо. Ему невыносимо смотреть на Луиса.
— Так, Хэмп, слушай, — говорит Луис. — Я тебе не исповедальня, грехи отпускать я не умею и не собираюсь. Будь добр, дальше разбирайся как-нибудь сам, а я довольно наслушался. Мне дальше идти надо.
Хэмп слышит скрежет замка — это Луис его запер и оставил наконец в одиночестве.
Теперь Хэмп заперт в железном ящике один-на-один сам с собой. Не на что отвлечься. Некуда деться.
Он скрючивается под одеялом, стискивает голову ладонями, зажимает уши, крепко зажмуривается и даже дышать почти перестаёт. Хэмп согласен поверить, что если приказать себе лежать смирно, то станет легче и он сможет успокоиться, и затолкать поглубже внутрь весь ужас осознания, что навалился на него из-за слов Луиса.
Нет, Луис здесь не при чём. Хэмп уже давно в глубине души знал, что совершил неисправимое злодейство, которое он искупить не сможет никогда. Но он всё дёргался, хватался то за Мод Брустер, то за Чарли Фэрасета, то за возможность сбежать в море. Все эти его судорожные попытки найти новую опору напоминают спазмы мышечной ткани, которые даже после смерти мозга ещё можно наблюдать в ответ на электрические импульсы.
Ему тошно от одолевающих воспоминаний. Хэмп опять видит перед собой Луиса с выражением брезгливого презрения на круглом лице, видит пронизывающий до костей взгляд Смерти Ларсена и — что невыносимей всего — опять вспоминает боль в голубых глазах Адама в тот ужасный момент, когда Хэмп разбил ему сердце.
Адам ведь так хотел оставить позади свой чёрный пессимизм и не ждать больше от судьбы подвоха. А Хэмп сделал всё, чтобы убить на корню остатки его веры в лучшее. Стал лучшим подтверждением, что верить действительно нельзя никому.
Кажется, что стены его коробки вот-вот сожмутся и переломают ему кости, внушение такое сильное, что хочется заорать. Хэмп скрючивается на мокром полу, зажимает рот руками и захлёбывается криком и слезами, но не издаёт ни единого звука. Пытку, которой подвергает Хэмпа его собственный разум, нужно выносить тихо: если он закричит, к его ящику кто-нибудь придёт и станет ещё хуже.
Хэмп всю жизнь мечтал, чтобы его полюбили, он делал всё, лишь бы заслужить любовь. Но когда любовь наконец была ему дарована, он испугался — всего лишь потому, что выглядела она совсем не так, как Хэмпа учили. Он оказался недостойным любви. Он предал, он всё испортил, он струсил.
Но разве Хэмп мог поступить иначе? Как он мог на чуждом, враждебном «Призраке» сразу сориентироваться? Он просто не знал, кому верить, поверил Личу и Джонсону и чудовищно ошибся…
…Нет. Хватит искать оправдания. Он именно что струсил. Волк Ларсен и отношения с ним не укладывался ни в одну привычную рамку — и Хэмп испугался. Не смог из-за своей посредственности и узколобости осознать, какой великий дар получил и разбазарил его позорнейшим образом.
Хэмп себя никогда за это не простит. Хэмп себя ненавидит. Почему, почему ему вместе с трусливой и мелкой душой досталась в придачу способность осознать собственное убожество? Досталась без возможности из этого убожества выбраться.
Раньше он думал, что трусливые и узколобые люди не испытывают моральных терзаний, ведь их души слишком мелкие и не способны на глубокие чувства. Но почему он так мучается? Он трус, предатель, лицемер, но он не способен это принять. И не способен это изменить.
Волк Ларсен тоже до конца надеялся, что Хэмпа есть хоть что-то за душой. Добрался до Сан-Франциско, позвал его к себе, спрашивал раз за разом, почему Хэмп его предал. Но у Хэмпа нет никакого ответа, который бы принёс избавление. Есть только простая очевидная истина: Хэмп действительно не способен мыслить по-настоящему.
Он умеет только слепо следовать за авторитетом: сперва он таскался за Чарли Фэрасетом, потом слушался Лича, потом стал выслуживаться перед Мод Брустер, объявив Волка Ларсена бездушным монстром. Раз за разом Хэмп упускал шанс совершить настоящий, самостоятельный поступок.
Мод Брустер боль Волка Ларсена увидала сразу, но не Хэмп. Он сперва довёл Волка Ларсена до отчаянных чёрных дел и новых жутких приступов его мигреней, но предпочёл остаться глухим к его страданиям и до последнего игнорировал его боль. Всего лишь потому, что из-за трусости и ограниченности Хэмп хотел видеть в Волке Ларсене исключительно монстра.
Хэмп бы умолял Адама до конца дней о прощении, но такое невозможно простить. Он сам себя никогда не простит.
Хэмп отрывает голову от мокрого пола, выглядывает из-под одеяла и осматривает стенки своей коробки. Даже наложить на себя руки никак не получится — и это Смерть Ларсен предусмотрел. Хочет Хэмп этого или нет, но взглянуть в глаза Волку Ларсену — человеку, которого Хэмп предал и оставил ни с чем — ему ещё раз придётся. Тут не отвертишься.
Что делать, когда Хэмпа наконец-то предъявят Волку Ларсену? Однажды — через неделю, месяц или даже год — это обязательно случится.
Он часть игры Смерти Ларсена, которую он ведёт против брата, и его роль в этой игре — быть тихим послушным грузом. Все его страдания, вся ненависть к себе, желание скрючиться и не существовать оказываются Смерти Ларсену только на руку. Нельзя ему помогать.
Пусть Смерть Ларсен и полностью прав насчёт Хэмпа, но он использует свою правоту в отвратительных целях. Он хочет закабалить Волка Ларсена — одна мысль об этом приводит Хэмпа, даже измученного и отчаявшегося, в ярость.
Нужно ему помешать. Но чтобы побороться, потребуются титанические усилия. Но откуда их взять, если Хэмп парализован собственным горем и злой чужой волей, засунут в тесный ящик и едва жив? Но пусть Хэмп — никчёмный жалкий червяк, но он не может в этот раз остаться в стороне.
Но что он может сделать? Если Хэмп найдёт всё-таки хоть какой-нибудь способ наложить на себя руки, то некому будет предупредить Волка Ларсена, что всё, что собирается предложить ему брат — это не настоящая помощь, а опасная отрава. Поговорить с Волком Ларсеном, найти слова его предупредить? Он Хэмпа заслуженно презирает, и Хэмп слишком глуп и слаб, он его никогда не послушает. Сбежать? Но куда? Хэмпу некуда идти.
Хэмп слаб, Хэмп устал и хочет спать.
Он закрывает глаза, позволяя тяжёлому пустому сну принять себя в свои душные, давящие объятья.