Мод так и не смогла полюбить Сан-Франциско.
Она привыкла к совсем другой жизни: она родилась в чинном, размеренном Кембридже, а после переехала из Старого Света в Балтимор — город, также расположенный на океанском побережье, но куда более тихий, нежели Сан-Франциско.
Он утомляет бесконечными подъёмами и спусками, от которых устают ноги и пачкаются юбки, и давит со всех сторон толпами искателей счастья, отправляющихся через Сан-Франциско на золотые прииски Аляски. Из-за здешней сумасшедшей, меняющейся каждые полчаса, погоды у Мод болит голова и случаются частые простуды. Суетливый, негостеприимный и грязный город.
Вот и сейчас Мод опять путается в юбках, взбираясь на очередной крутой подъём в одном из кварталов Ноб-Хилл. Ей жарко — солнце показалось из-за облаков впервые за месяц и светит совсем не по-зимнему, печёт сквозь плотную ткань платья. К счастью, издательство расположено совсем недалеко, за следующим поворотом, а значит Мод почти добралась.
Дело ей предстоит привычное, пусть и малоприятное. Редактор посчитал, что рискованно издавать сборник поэзии, написанный женщиной, если там напрочь отсутствует любовная лирика, — а что Мод может поделать, если ей в последние месяцы было совсем не до лирики? Теперь ей приходится идти спорить, убеждать или вовсе грозиться отозвать свои стихи. Она давно выучила, что за дверями издательств и редакций ей приходится быть не поэтессой, а рыночной торговкой — неважно, сколько у неё заслуг и изданных работ за плечами. За серьёзное отношение к себе Мод Брустер до сих пор приходится биться насмерть. Однако она привыкла, она справится.
Но что делать после? Если редактор согласится отправить сборник в печать, то у Мод в Сан-Франциско дел больше не будет, дальнейшее её присутствие здесь не требуется. А если не согласится, то куда больше смысла имеет попытать счастья у себя дома издателей в Балтиморе — они ничуть не лучше здешних, но по крайней мере «Мод Брустер» является для них знакомым, зарекомендовавшим себя именем.
Как бы то ни было, оставаться в Сан-Франциско у Мод Брустер нет ни одной причины. Она и так чересчур затянула свой визит. Давно пора уезжать, а она всё медлит.
Она медлит, потому что чувствует: уехать — значит сдаться, окончательно поставить крест на надежде найти и спасти Хэмфри. Уехать — значит признать своё поражение.
Но что ещё Мод остаётся? Она сделала для Хэмфри всё, что могла, она не хотела сдаваться. Всю зиму она старалась не отлучаться слишком надолго, интересоваться его делами, вытаскивать Хэмфри почаще в свет в то время, как он с каждой неделей всё дольше оставался дома, погружаясь в меланхолию и одиночество. Мод не хотела оставлять всё как есть.
Она сделала многое, но этого оказалось недостаточно. Хэмфри исчез, а Мод теперь не знает, что ещё придумать.
Друзья давно зовут её назад. Ни у кого из них не нашли понимания её настойчивые попытки помочь Хэмфри. Среди друзей Мод — таких же писателей и поэтов — критическим опусам Хэмфри Ван-Вейдена никогда рады не бывали.
Это были совсем не те статьи, в которые вчитывались, смакуя каждое слово, — напротив, их, как правило, быстро пробегали глазами, стараясь не слишком поддаваться раздражению.
Мод и самой очерки Хэмфри никогда не нравились. Его причисляли к консервативному лагерю критиков, а этой породе могли угодить разве что вещи, неотличимые от того, что писали лет пятьдесят назад с нравоучительными целями. Ко всему остальному, где нравоучений не просматривалось, подобные старомодные критики будто бы не знали как подступиться. Точно так же и Хэмфри Ван-Вейден явно терялся, когда анализировал что-то для себя не привычное: пусть его разборы и были неизменно дотошны, но они почти целиком состояли из придирок к мелочам, упущенным при редактуре.
Мод Брустер, однако, чудесным образом всё-таки ухитрилась раз-другой получать от Хэмфри положительные отзывы, но эта похвала была едва ли приятней его критики.
В тех рецензиях он не без удивления приходил к выводу, что «написанные женщиной» стихотворения вполне можно поставить в ряд с «обычными» и что творчество Мод Брустер почти неотличимо от «настоящей литературы». «Для женщины мисс Мод Брустер пишет великолепно», — заключал свою рецензию Хэмфри.
Мод очень удивилась, когда при личном знакомстве Хэмфри оказался максимально далёк от того заносчивого высокомерного зануды, которого она знала по текстам.
Мод обязана ему своей жизнью. Если бы не Хэмфри, Мод или бы досталась на растерзание капитану Ларсену с его командой, или погибла бы в пожаре, или бы не выдержала нервного напряжения от всего кошмара, что ей пришлось пережить на «Призраке», и повредилась бы рассудком.
Хэмфри был единственным, кто сочувствовал ей, не смотрел как на добычу или диковинку. Он всячески поддерживал Мод — и словом, и делом — хотя сам тащил на себе неподъёмный груз из собственных забот, неврозов и изнуряющей вражды с Волком Ларсеном.
Ко всему прочему Хэмфри вбил себе в голову, что ему и Мод необходимо друг друга полюбить, — а потому изводил себя самобичеваниями и чувством вины, постоянно рассыпаясь перед Мод в извинениях и оправданиях за каждую мелочь. Мод старалась не раздражаться и относиться к его причудам с пониманием — в конце концов, спасённым в океане по книжным канонам положено друг в друга влюбляться, а Хэмфри, похоже, как и многим другим литераторам, было свойственно порой путать реальность и выдуманные истории. Она думала, что со временем Хэмфри оправится от пережитого ужаса и перестанет смотреть на неё с вечно виноватым измученным видом. Она думала, что всё станет хорошо.
Но Хэмфри так и не оправился. Кажется, вся его жизненная сила, вся его душа осталась на погибающем «Призраке» вместе с капитаном Ларсеном. В Сан-Франциско вернулась только пустая оболочка.
Что бы ни происходило между ним и Волком Ларсеном — именно это погубило их обоих и отправило «Призрак» ко дну. Это стоило жизни как минимум одному человеку — тому молодому матросу, кого Хэмфри, по собственному путаному признанию, застрелил. Из-за этого Мод и сама едва не погибла от руки Волка Ларсена.
Мод до сих пор невольно съёживается при мысли об этом человеке. Слишком легко вспомнить жгучий холод револьвера у себя на виске, беспощадную руку, выдирающую ей волосы, и невыносимую боль. Но лучше всего она помнит страх, что испытала в свой последний вечер на «Призраке» — острый, невыносимо-горячий. Она также не забыла и другую разновидность страха — то постоянное выматывающее чувство опасности, бывшее с ней каждое мгновение, что Мод провела на «Призраке», засевшее где-то за солнечным сплетением. Она помнит, как оно сковало ей грудную клетку, не позволяя вдохнуть полной грудью. Свой первый за долгое время свободный вдох и выдох она смогла сделать только на японском берегу, спасшись от кораблекрушения.
Мод Брустер совсем не нравится в этом себе признаваться, но в те страшные дни на «Призраке» она тайком мечтала, чтобы капитан Ларсен бы вдруг, без всяких причин, скоропостижно скончался, упал бы за борт и больше оттуда не возвращался. Его смерть казалась ей тогда избавлением, которого она никогда не дождётся.
Однако когда эта кончина наступила — куда быстрее, чем Мод могла себе представить — она не испытала облегчения. Похоже, она до последнего надеялась, что злоба и обида, терзающие его горькую душу, однажды всё-таки ослабнут. Но этого не случилось, и он ушёл, глубоко погрязнув в своём мучении.
Это был очень несчастный человек. Но если Хэмфри Ван-Вейден своё несчастье переживал тихо и где-то глубоко внутри, наотрез отказываясь делиться переживаниями с Мод, то Волк Ларсен вовсю отыгрывался за свой разлад с Хэмфри на всех, до кого только мог дотянуться. Единственным исключением был сам Хэмфри: Мод ни разу не видела, чтобы Волк Ларсен хотел причинить ему вред. Впрочем, судя по тому отчаянному состоянию, в котором Мод встретила Хэмфри, ему уже раньше пришлось вытерпеть не одно злодейство Волка Ларсена.
Хэмфри то старательно избегал его, то — наоборот — подходил, будто бы желая примириться, рискуя нарваться на избиение. Хэмфри страстно мечтал о побеге, но, когда возможность убежать без оглядки ему предоставилась, он не оставил Волка Ларсена, а пошёл спасать его сквозь огонь и смрад. А когда спасти его не удалось, Хэмфри остался там, горько рыдал и всерьёз собирался насмерть сгореть. Но сразу после хохотал с надрывом, уверяя Мод, что никогда в жизни так счастлив не был, и смотрел на горящий корабль с жуткой улыбкой.
Мод боялась, что Хэмфри тогда в пожаре помешался. Но его безумие быстро угасло и сменилось апатией. Сперва Хэмфри стал удручённо молчалив: на пути обратно в Штаты он едва ли сказал Мод больше десяти предложений. По прибытии Сан-Франциско он почти перестал выходить из дома, и с каждым днём ему становилось всё хуже.
А теперь, три дня назад, он и вовсе пропал. Только оставил записку, приправленную очередной порцией извинений, где сообщал, что отправляется путешествовать и вернётся другим, обновлённым и достойным человеком. А пока что просит его не искать.
К полному недоумению и шоку Мод выяснилось, что искать Хэмфри его семья и правда не торопится.
«Поверьте, мисс Брустер, если мужчина хочет доказать свою состоятельность, не надо ему мешать. Нам всем будет лучше, если мы поступим, как Хэмфри просил. А вы зря так сильно нервничаете, он уже побывал в море. Значит, и в этот раз справится», — говорил молодой человек слегка за двадцать, приходившийся Хэмфри не то племянником, не то кузеном, одетый в ладно сидящий дорогой костюм. Этот юноша был явно из тех, про кого говорят, что у них «всё схвачено». Он говорил без умолку, а мать Хэмфри, маленькая нервозная женщина, держалась у него за плечом и согласно кивала с выражением странного облегчения на лице.
Мод так опешила от этой сцены, что так и не смогла толком возразить. Возможно, она и правда зря нервничает, но разве можно всерьёз руководствоваться запиской, наспех сделанной глубокой ночью человеком, который накануне ни в какие путешествия не собирался?
По настоянию Мод они всё же обратились в полицию. Но там тоже никто беспокоиться не стал: Мод было сказано, что если записка оставлена, то исчезновения никакого нет. «Перебесится и вернётся», — ответил ей дежурящий за стойкой офицер.
Неужели Мод Брустер — единственная, кто за Хэмфри испугался? Но что она, не будучи ни женой, ни родственницей, может поделать? За прошедшие с исчезновения Хэмфри три дня она так ничего и не придумала.
Наверно, ей действительно давно пора возвращаться домой. Больше ей в этом суетливом неприветливом городе делать нечего. Решено: после визита в редакцию Мод отправится в Оклэнд на вокзал, за билетами на трансконтинентальную железную дорогу.
Занятая своими раздумьями, она чуть не врезается в пару грузчиков, таскающих дорогую мебель через тротуар — частое зрелище на Ноб-Хилл, здесь почти каждый особняк является новым приобретением очередного миллионера, а покупку необходимо как следует обставить. Мод бормочет извинения, стараясь разминуться с грузчиками побыстрее. До издательства осталось всего сотня ярдов, а разговор предстоит не самый простой. Мод совсем не хотелось бы предварять его нелепым падением почти на пороге редакции.
— Мод! Мод Брустер! — вдруг слышит она низкий, знакомый до оторопи голос.
Не обращая внимание на заколотившееся от страха сердце, Мод заставляет себя обернуться. Сначала она видит только повозку и суетящихся вокруг неё грузчиков и, только чуть повнимательней приглядевшись, замечает, что все держатся на почтительном опасливом удалении от одного — высокого и мрачного, в одиночку взвалившего себе на спину огромный резной кабинет, чей вес Мод даже представить себе страшно. Этот человек и зовёт её через дорогу.
Этого человека не должно быть в живых.
— К-капитан Ларсен? — выдавливает она из себя.
Мод несколько раз крепко зажмуривается и открывает глаза, но наваждение не проходит. Перед ней действительно Волк Ларсен — осунувшийся и усталый, с новым широким шрамом, пересекающим скулу, в дешёвой потрёпанной фуфайке. Но его всё равно ни с кем не спутать.
— Уже никакой не капитан, разве не видно?
С лёгкостью, неожиданной для человека, несущего на спине груз никак не меньше двух сотен фунтов, Волк Ларсен делает несколько шагов к Мод. Она уже почти готова подобрать юбки и броситься наутёк, наплевав на приличия, на людную улицу и на то, что за ней наверняка наблюдают из окон редакции, но Волк Ларсен останавливается примерно в пятнадцати футах от неё: достаточно близко, чтобы не приходилось кричать через улицу, но всё ещё достаточно далеко, чтобы Мод чувствовала себя в относительной безопасности.
Волк Ларсен перехватывает груз поудобней и переминается с ноги на ногу. Любой другой человек давно бы сорвал спину, но Ларсен даже не морщится от тяжести.
— Вы спаслись? Это… Это хорошо… — Мод не знает, что ещё сказать. В её пустой голове проносится мысль, что надо обязательно сообщить Хэмфри о возвращении Ларсена, эта новость точно вывела бы его из апатии. Мод не сразу вспоминает, что Хэмфри исчез.
— Разве? Я теперь, как видишь, жалкий грузчик и едва концы с концами свожу, — огрызается Ларсен. — Не вижу совершенно ничего хорошего. Так что можешь не утруждаться, не притворяться, что тебе нравится видеть меня живым.
Мод подавленно молчит. Она знает, что не притворяется, но у неё нет никакого желания вступать в перепалку. Она предпочла бы уйти, но робеет — как всегда робела перед Волком Ларсеном — и не находит в себе смелости быстро распрощаться.
— А ты… — начинает Ларсен, замерев на полуслове.
Он внимательно смотрит ей в лицо, но в его взгляде больше нет прежней твёрдости и уверенности. Волк Ларсен жадно всматривается в Мод в поисках зацепок, как удержать её и продолжить разговор. Она догадывается, про что — вернее, про кого — он хочет у неё выспросить, но не знает, идти ли ему навстречу. Мод бы рада была поговорить о Хэмфри — тем более, что никому, кроме неё, нет до него никакого дела — но Волк Ларсен ей, мягко говоря, совсем не подходящий собеседник.
— У тебя здесь дела? — наконец-то находится Ларсен.
Мод кивает в сторону здания на следующем перекрестке.
— Да, иду в редакцию.
— Но… — Ларсен делает ещё одну попытку поддержать разговор, но, не найдя ничего, бормочет сквозь зубы ругательство.
Он переминается с ноги на ногу, на что-то решаясь. Тихо выругавшись ещё раз, он наконец набирает полную грудь воздуха и выпаливает на одном дыхании:
— А Ван-Вейден почему не с тобой? Разве ему тоже не надо в редакцию?
— Нет, Хэмфри… — теперь для Мод настала очередь спотыкаться.
Сейчас ей было бы очень легко соврать. Ларсен не смотрит на неё, он отвёл взгляд в сторону, пытаясь спрятать свою неловкость. Если Мод что-нибудь быстро придумает, он не сможет распознать подвох.
Но Мод никогда не умела сочинять на ходу.
— Хэмфри… — она всё ещё хочет сообразить какую-нибудь ложь, но момент уже упущен.
— Хэмфри что? — Волк Ларсен смотрит ей в глаза. Соврать не получится.
— Он пропал три дня назад…
— Пропал? Как?!
Волк Ларсен оступается и едва не выпускает из рук шкаф, но в последний момент всё-таки ловит равновесие.
Мод рассказывает то немногое, что знает сама:
— Он… ушёл из дома рано утром. Оставил записку, что хочет отправиться в море…
— Господи, да что за идиот! — мотает Ларсен головой от досады и отчаяния. — Но что-то про него уже разыскали, так ведь?
Мод не знает, что ему ответить. Впрочем, Ларсен сам всё видит по её глазам.
— Но три дня — это же очень долго! Почему до сих пор ничего не известно?
— Потому что Хэмфри никто не ищет… — вырывается у Мод почти против воли.
Она ожидает услышать бурю возмущения, но Ларсен напротив — замирает, будто прикованный.
— Не ищет… — глухо повторяет Волк Ларсен вслед за Мод.
Его плечи осунулись, и только теперь, впервые за их разговор, он с трудом удерживает шкаф, взваленный ему на спину. Мод видит, что Ларсену тяжело стоять прямо и не сгибаться вниз к земле.
— Эй, моряк! — от группы грузчиков отделяется один. Видимо тот, кто за главного. — Оставь леди в покое, иди работать.
Начальник делает пару нетвёрдых шагов по направлению к Ларсену. Он хочет продемонстрировать серьёзность своего приказа, но замирает тут же, стоит Ларсену бросить на него короткий недобрый взгляд.
— Договорю и приду, — отвечает ему Ларсен и поворачивается обратно.
Начальник послушно кивает и торопится уйти назад, туда, где его люди и безопасно. Он будет ждать Ларсена столько, сколько тот посчитает нужным. Он главный здесь только де-юре, но не де-факто.
Мод не знает, о чём Ларсен собирается с ней договаривать, стоя посреди людной улицы с громоздким секретером за спиной. Она считает, что разговор и так затянулся, и делает полшага назад со словами:
— Вижу, я вас задерживаю…
— Да нет же, постой! Виноват — постойте, мисс Брустер, послушайте меня… Пожалуйста!
Если Мод их неловкая беседа всего лишь тяготит, то Волк Ларсен явно ненавидит каждое мгновение. Он страдальчески морщится, будто каждое сказанное слово причиняет ему острую боль, и зажимает дрожащий от волнения рот в тонкую линию.
Мод бы никогда не подумала, что единственный человек, кого судьба Хэмфри тоже не оставляет равнодушным, окажется восставшим из мёртвых Волком Ларсеном. Мод совершенно не знает, что ей с этим фактом делать.
— Мисс Брустер, я знаю, что у вас нет никакого резона мне доверять, — торопливо заговаривает Ларсен. — Но вы должны рассказать мне всё, что знаете. Что происходило с Хэмфри за… за время моего отсутствия, что было в его записке, где вы видели его в последний раз. Мы… Я… Нужно его найти! Что, если он в беде? Только один разговор! Больше не прошу. Пожалуйста, мисс Брустер, вы единственная зацепка и надежда!
Мод внимательно всматривается в этого странного, ставшего причиной её длительных ночных кошмаров, человека.
У него очень честное лицо. Хэмфри она читала только с огромным трудом: у того на лице всегда было смутно страдальческое и несчастное выражение, но истинную причину своего страдания он Мод так и не сказал. Но переживания Волка Ларсена отражаются на его лице, словно на водной глади.
Он боится за Хэмфри. Он в отчаянии. Настолько, что готов умолять.
Хэмфри предупреждал её, что с Волком Ларсеном нужно быть готовой к обману. Но за всё своё невесёлое знакомство с Ларсеном она ни разу не получала от него никакого обмана. Она видела его самодурство, его опасную вспыльчивость, его жестокость — но она ни разу не чувствовала, что перед ней притворщик.
И пусть ему глубоко наплевать на Мод, ему ничего бы не стоило убить её или навредить ей. Но ему совершенно точно не наплевать на Хэмфри Ван-Вейдена.
А потому Волк Ларсен — её единственный шанс найти и спасти Хэмфри.
— Ладно, — тяжело вздыхает Мод, молясь про себя о том, чтобы не пожалеть об этой авантюре. — Чтобы уладить дела в редакции, мне понадобится около полутора часов. Встретимся через два часа в центральном парке. Двенадцать тридцать у скамьи возле главного входа.
Сегодня впервые за долгое время туман рассеялся, и погода наладилась. Значит, гуляющих будет много. В людном месте, в сотне ярдов от постового Волк Ларсен вряд ли решится на какую-нибудь подлость.
Ларсен кивает с огромным облегчением.
— Годится. Хорошо, значит двенадцать тридцать в парке. Только обязательно приходите! Пожалуйста! — он кидает на неё ещё один, последний умоляющий взгляд и нехотя отходит назад к грузчикам.
Несмотря на будний день, в Голден Гейт парке оказывается так многолюдно, что гуляющие с трудом расходятся друг с другом в широких воротах главного входа. Мод смотрит, как радостные горожане подставляют усталые, серые после зимы лица к яркому солнцу, не появлявшемуся над Сан-Франциско долгие два месяца. Но она сама никак не решается присоединиться к людской веренице.
Редактор решил сегодня быть куда сговорчивей, чем она предполагала, и встреча закончилась значительно раньше, чем рассчитывала Мод. До половины первого — а именно во столько она договорилась увидеться с Ларсеном — у Мод остаётся двадцать пять минут. И теперь она в дурацком положении, ведь двадцати пяти минут недостаточно, чтобы отправиться пообедать и скоротать таким образом до встречи время, но их слишком много, чтобы дожидаться на месте и не заскучать.
Впрочем, стоит ли ей вообще приходить? Мод согласилась увидеться с Волком Ларсеном толком ничего не обдумав. А прямо сейчас, когда она смотрит на входные ворота парка, её одолевает острое желание развернуться, уйти, купить первые же попавшиеся билеты на поезд на континент и не возвращаться в Сан-Франциско больше никогда.
Разве это не умнее, чем искать встречи с человеком, который похитил её, держал в плену и чуть не убил? Встречи ради того, чтобы помочь Хэмфри, с которым Мод была едва знакома. Мало того, что он Мод близок никогда не был, так ещё и всю её помощь отвергал и всячески избегал общения с ней в последние месяцы. Всякий бы согласился, что это сомнительная причина рисковать собственной жизнью.
Любой разумный человек на месте Мод Брустер сейчас уже давно бы ушёл. Ушёл паковать вещи и покупать билеты, причём как можно скорее.
Однако Мод Брустер, похоже, совсем не такой человек. Может из-за самоубийственного желания не оставлять в беде Хэмфри, а может из-за глупого стыда — ведь пренебрегать назначенными договорённостями не входит в её привычку — но Мод идёт не прочь от входных ворот, а прямо вперёд. Кто знает, может за грядущие двадцать пять минут ожидания она всё-таки сможет одуматься?
Ждать Мод Брустер не приходится — Волк Ларсен давно уже на месте.
Он ходит сердитыми сосредоточенными кругами вокруг расслабленных гуляющих, выкуривает до конца сигарету и тут же зажигает следующую. Каждый его шаг, каждый нетерпеливый поворот головы получается у Ларсена с пружинистой резкостью — ему тяжело заставлять себя оставаться на месте. Ему не просто скучно ждать, как это было бы с Мод, для него ожидание физически почти невыносимо.
Его хмурое лицо светлеет от огромного облегчения, стоит ему завидеть Мод.
— Вы давно ждёте? — говорит она Ларсену вместо приветствия. — Я вроде бы пришла заранее…
— Я просто освободился намного раньше, так что да… То есть нет… Ах, пустое! — Ларсен, заметно волнуясь, путается в словах, и, явно сердясь на себя, глубоко затягивается сигаретным дымом. — Давайте лучше к делу, у нас каждый час на счету. Расскажите мне, что вам известно и, пожалуйста, ничего не упускайте!
Мод присаживается на скамейку, чтобы собраться с мыслями. Ларсен не следует за ней, а остаётся стоять рядом — так, пожалуй, даже лучше.
Она рассказывает всё то немногое, что знает. Что редко виделась с Хэмфри, что он с самого приезда в Сан-Франциско впал в беспросветную меланхолию. Рассказала, что исчез он внезапно, ведь в тот день у них была договорённость насчёт театра, что не дождавшись Хэмфри, Мод решила зайти к нему домой, где никто о его пропаже не беспокоился.
Ларсен слушает её, по-прежнему ходя кругами вокруг скамейки и ни на минуту не выпуская сигарету из пальцев. Он почти не смотрит в сторону Мод, но она не сомневается, что слушает он очень внимательно.
Иногда Ларсен задаёт короткие вопросы: говорил ли Хэмфри про планы отправиться в море, какие вещи взял с собой, знало ли что-нибудь его окружение. Мод далеко не на всё способна дать исчерпывающий ответ, и всё чаще Ларсен оборачивается на неё с сердитым осуждающим видом, будто на нерадивую студентку.
Мод, как может, старается выдерживать его взгляд. Она твёрдо знает, что у неё нет ни единой причины чувствовать себя виноватой, но не поддаваться напору Волка Ларсена у неё получается лишь с огромным трудом.
Стоит речи зайти о записке Хэмфри, Ларсен становится совсем невыносим. Он изводит Мод расспросами про каждую формулировку и наклон почерка, громко возмущаясь, что она не взяла записку с собой. Мод не увидела там ничего важного — только нагромождение путаных извинений — но Ларсен с ней не соглашается.
— От вас совершенно никакого проку! — злится он на все попытки его вразумить.
— Да почему вы так цепляетесь к его записке? — в который раз спрашивает Мод. — Говорю же вам, я не учила её наизусть!
— Да потому что там запросто могло быть что-то важное, а вы прозевали!
Мод потихоньку теряет терпение. Позабыв про осторожность, она устало вздыхает:
— Для вас лично там никаких посланий точно не было, если вы об этом…
— Да не об этом я! Совсем не об этом! — выкрикивает Ларсен так громко, что на них оборачиваются прохожие.
В попытке овладеть собой он делает с десяток шагов около скамейки, не переставая сжимать и разжимать кулаки.
— У вас, мисс Брустер, все карты в руках были… — вновь заговаривает Ларсен заметно тише, но злобы а его голосе не убавляется. — Ван-Вейден ни на шаг от вас не отходил, всё заглядывал в рот, наизнанку выворачивался ради вашей благосклонности. А вы что?
Мод выбирает ничего ему не отвечать. Как ни странно, ей до сих пор не страшно. Здесь Ларсен её не тронет — почему-то Мод в этом уверена.
— Ты сперва ему на шею повесилась, — отбросив всякую вежливость, продолжает он свою тираду, задыхаясь от гнева, — а теперь, что я ни спрошу, ничего рассказать не можешь. Этого, дескать, не знаю, тому значения не придала, и вообще у меня дела поважнее были, чем Ван-Вейден. А теперь как мне его разыскать? Задача посложнее поиска иголки в стоге сена… Если бы ты его не прозевала, было бы легче! Это всё ты! Ты, ты его не уберегла…
— Да мы совсем не были близки, капитан… — возражает Мод.
— Я не капитан!
— Хорошо, хорошо! Послушайте меня, мистер Ларсен! Я и Хэмфри Ван-Вейден были в лучшем случае приятелями, он сам меня к себе почти не подпускал! Я пыталась с ним поговорить…
— Пыталась — значит хотела, чтобы были близки, правильно ведь? Ты поэтому его найти хочешь, поэтому тебе неймётся?
Мод его не переспорить. Любое её слово может лишь усугубить приступ нелепой, но оттого ничуть не менее безудержной ревности Волка Ларсена. А Волк Ларсен, похоже, в праведности своего гнева непоколебимо уверен.
Инстинкт тянет её начать оправдываться. Но за что? За то, что Хэмфри был с ней приветлив? За то, что он её спас? За то, что люди их круга в подобных обстоятельствах часто становятся парой?
Но Мод уже заранее знает, что в оправданиях смысла нет. Но переспорить Волка Ларсена тоже невозможно.
Сделав долгий вздох, чтобы успокоить волнение, Мод говорит, глядя ему прямо в глаза:
— Мистер Ларсен, в чём конкретно я перед вами провинилась?
Волк Ларсен застывает как изваяние, глядя на неё в упор. На мгновение Мод кажется, что бешенство вот-вот захлестнёт его окончательно, но Ларсен вдруг странно затихает. Злоба в его серых глазах гаснет, и он отворачивается, пряча от Мод взгляд.
—- Вы… — Ларсен не договаривает и устало садится на край скамьи, как можно дальше от Мод.
— Ладно. Мы и без того потеряли много времени, — говорит он почти примирительно. — Давайте лучше сосредоточимся на деле.
— Хорошо, — соглашается Мод с чувством огромного облегчения. — И всё же… — чуть осмелев, говорит она: — Позвольте спросить вас кое о чём.
Волк Ларсен ничего не говорит и не оборачивается, но она видит, как напрягаются мышцы на его широкой спине. Но Мод всё-таки решает рискнуть.
— В свою очередь я не понимаю, по какой причине вы так сильно хотите найти Хэмфри Ван-Вейдена? Вы расстались совсем не на доброй ноте.
Ларсен не поворачивается к ней, а потому всё, что Мод видит — это его напряжённую линию рта и почти докуренную сигарету. Он то и дело постукивает по ней указательным пальцем, хотя так часто стряхивать пепел нет никакой необходимости. После долгой паузы Волк Ларсен наконец заговаривает:
— Что же, мисс Брустер, вы были со мной честны. А потому я тоже отвечу вам откровенностью, — говорит он, старательно избегая её взгляда. — Дело в том, что… Хэмфри приходил ко мне накануне исчезновения…
Ларсен снова надолго замолкает, подбирая слова.
— Сами понимаете, мисс Брустер, что разговор гладко не пошёл, — тем временем продолжает Ларсен. — В итоге Хэмп — виноват, Ван-Вейден — взялся клясться и божиться, что наймётся на судно. Дескать, он и без моего покровительства чего-то стоит. Я не придал значения его болтовне, но теперь я знаю, что на следующий день он действительно отправился в свою идиотскую авантюру… А потому получается, что я за его пропажу в ответе.
Закончив свою речь, он поворачивается к Мод и бросает на неё непривычно смирный, почти просящий взгляд. В этот раз настала очередь Ларсена походить на ученика на экзамене.
Мод кивает, показывая, что ответ принимается. Конечно, ей нетрудно понять, что вопреки всем своим заявлениям про откровенность Ларсен ответил ей далеко не самым искренним образом. Однако она решает не расспрашивать дальше. Сейчас она и без того устала от вспышек гнева Волка Ларсена, у неё нет желания испытывать проявления его дурного характера без необходимости.
— Значит, вы говорили с Хэмфри накануне, — выбирает она другую тему разговора. — О чём?
Ларсен раздражённо пожимает плечами.
— Да бесполезный был разговор. Всё, что я понял, это что дела у Ван-Вейдена идут неважно. Видимо, я бедолагу Ван-Вейдена вдобавок ко всем остальным его заботам сильно обременил.
— Чем обременили, мистер Ларсен?
— Да почём мне знать? — скрещивает Ларсен руки на груди. Он ссутуливается, пряча от Мод лицо, но у него не получается скрыть нотки горькой обиды в голосе: — Скорее всего, я доставил ему неприятность тем, что имел наглость не сдохнуть в пожаре.
Мод знает, что это не соответствует истине, но решает оставить это обсуждение для другого раза.
— Я всё ещё не понимаю, почему его семья будто бы не замечает его страданий. Он исчез, а они так и не начали беспокоиться. Я говорила им, что Хэмфри в беде, а мне ответили, что я чересчур драматизирую и преувеличиваю. Признаюсь, я действительно засомневалась, что со мной что-то не в порядке…
— Всё с вами в порядке, мисс Брустер, вы всё правильно понимаете. А его родственнички ведут себя так оттого, что они идиоты. Вернее сказать, не идиоты, а звериная стая, которая наконец-то от обузы избавилась.
— Да что вы говорите! Это же сын…
— А чего вы хотели? Люди, конечно, поцивилизованней зверья будут, а потому не выкидывают слабых из гнезда или не пожирают свой приплод живьём, подобно свиньям. Вместо этого они терпеливо выжидают возможность убрать с дороги самую слабую особь — и небожители с Ноб-Хилл в этом не исключение. Вы сами говорили, что у них там очень ловкий племянник завёлся. Вот она, подходящая на место главы семьи особь. А про Хэмфри Ван-Вейдена можно забыть. Он ведь бесполезен. Такая она нынче, цена святых семейных уз. Впрочем, они никогда ломаного гроша и не стоили…
Мод решает оставить его речь без ответа, но Ларсен его и не ждёт. Он с мрачным видом зажигает ещё одну сигарету. Кажется, эти рассуждения и ему самому приносят мало радости.
— Как бы то ни было, — вдруг он заговаривает снова. — Хэмфри действительно в беде. Я его видел — исхудавший, дёрганый, вид у него больной. В таком состоянии его ни одно порядочное судно не наймёт. Я бы его не нанял…
— Однако в своё время вы его похитили и заставили его работать на вас. Разве вы не помните?
— Помню, — отрезает Ларсен. — И такой расклад — это лучшее, что могло бы сейчас его ожидать! Потому что скорее всего его обобрали до нитки и бросили замерзать в подворотне, или похитили и отправили на плантацию на юг, или… Всё, хватит. — обрывает он сам себя, — Нужно что-то сделать. Я отправлюсь в порт, узнаю, какие рейсы уходили три дня назад и выспрошу. Будет непросто, но лучшего шанса нет.
— Думаю, я тоже кое-что могу, — подхватывает Мод его деловой тон. — У Хэмфри был один друг, Чарли Фэрасет, тоже литератор. Пусть Хэмфри в последнее время был затворником, но к Фэрасету он всё же временами наведывался. Он может кое-что знать.
— Да, хорошая идея, мисс Брустер! — кивает ей Ларсен с одобрением.
— Давайте встретимся на этом же месте, обсудим, что нашли. Скажем, через…
— Завтра. В то же время. Если мы не поторопимся с поисками, то может стать слишком поздно… Возможно, и сейчас уже слишком поздно…
По его телу проходит крупная дрожь, и Волк Ларсен устало мотает головой из стороны в сторону. Но делает глубокий вдох и садится ровно. Он снова смотрит Мод прямо в глаза.
— Но знайте, мисс Брустер, — в его голосе появляется прежняя спокойная решимость. — Я не успокоюсь, пока не узнаю ничего наверняка.