Хэмфри с удовольствием, которого не испытывал очень давно, окунает голову в ведро с водой, вымывая остатки мыла и грязи с волос. Вода холодная, почти ледяная, и голову как будто сдавливает железный обруч, но главное, что при прикосновении к отросшим волосам на пальцы не липнет сажа и кожный жир, а от тела больше не пахнет кислым потом. Попросить бы ещё воды, привести себя в порядок получше — Хэмфри не сомневается, что даже получит её столько, сколько попросит, — но нельзя вестись на подачки Смерти Ларсена.
Хэмфри и очень зол на себя за то, что потратил с десяток драгоценных минут не на попытки сбежать, а на воду, щётку и мыло. Смерть Ларсен очень точно правильно рассчитал, чем именно его соблазнить.
Что за всё это время, что Хэмфри уже растерял, он успел Адаму наговорить? Сколько успел в его душу впрыснуть яда?
Даже если Адам его не послушает, Смерть Ларсен никогда по доброй воле не позволит уйти им вместе. Хэмфри чуть ли не до слёз обидно, что у него с Адам не получилось ускользнуть незамеченными. А ведь почти удалось! Хэмфри уже успел сделать пару сладких вдохов на свободе, но только затем, чтобы его тут же вырвали из рук Адама и засунули в трюм подальше.
Сердце всё ещё бешено колотится в груди. Неужели это было не наваждение?
Хэмфри совсем недавно лежал на полу своего вонючего ящика — без всякой надежды, что страдания прекратятся, без малейшего шанса выбраться.
Он думал, что у него сердце из груди выскочит, когда завидел сквозь узкую щель в двери ящика так хорошо ему знакомые глубоко посаженные глаза. В темноте деталей было не разобрать, но этого Хэмфри и не требовалось: он никогда ни с чем не спутал бы его переносицу с горбинкой, его разрез и форму глаз, их встревоженный блеск.
Нет, это точно было не наваждение. Потому что Хэмфри никогда бы не позволил себе мечтать, что Адам после всего и слова упрёка не скажет, загребёт его в объятья и не посмотрит, что Хэмфри почти полностью потерял человеческий облик. Это издёвка, что всё продлилось меньше секунды.
Хэмфри ещё никогда так не ненавидел Смерть Ларсена — даже после адовых недель в машинном отсеке. Он ведь намеренно поиздевался: не схватил Адама сразу, а дал им обоим толику надежды.
Смерть Ларсен сейчас наверняка торжествует: Адам у него в лапах, а Хэмп заперт, а потому им можно пренебречь. Всё равно будет безропотно сидеть под замком и ждать решения собственной участи.
Зубы сами собой стискиваются от злости. Нужно успокоиться, и Хэмфри опять зачерпывает горсть воды и брызгает себе на лицо. Он точно знает, что Смерть Ларсен ошибается, и он это покажет.
Умывшись и вытерев как следует лицо напоследок, Хэмфри поднимает глаза на своего сторожа, который сидит, прислонившись к запертой изнутри на засов двери, со скучающе-брезгливым выражением на лице. Хэмфри вспоминает, что вообще-то знает этого парня.
Это тот самый мальчишка, который до боли напоминает Хэмфри Лича — его Генри, кажется, зовут. Он хотел сбежать, но остался, потому что повёлся на уловки и манипуляции Смерти Ларсена — Хэмфри сидел в своём ящике и всё слышал. Хэмфри догадывается, что он теперь из кожи будет лезть, лишь бы проявить себя.
«Почему я должен сидеть вместе с потаскухой?! Я толково работаю, разве я заслужил?» — так он возмущался, когда помощник Смерти Ларсена сунул ему в руки револьвер и пихнул к Хэмфри в камеру. Этот Генри сидит теперь как можно дальше, будто Хэмфри заразный и он подцепит какую-нибудь дрянь, если окажется слишком близко.
Хэмфри, впрочем, совсем нет ни времени, ни сил, чтобы расстраиваться и обижаться из-за придури мальчишки. Он слишком занят тем, чтобы привести себя в порядок побыстрее и делает это так, как считал нужным, не обращая никакого внимания на брезгливые взгляды Генри.
Сейчас Хэмфри в первый раз приглядывается к нему как следует. Генри, недобро на него покосившись, отворачивается прочь и делает вид, что не замечает его взгляда. Парень давно извёлся от нетерпения, и его молодое тело требует движения. Поэтому Генри то и дело без толку хватается старый дешёвый револьвер, что ему выдали для охраны — то затыкает его за пояс, то убирает в карман, то опять достаёт и принимается крутить его в руках. Хэмфри легко видит по его хватке, что оружие Генри держать приходилось нечасто. Наверно, не стоит удивляться, что обучить его, прежде чем поставить к Хэмфри на караул, никто не удосужился, а револьвер Генри выдали всего лишь, чтобы соблюсти формальность.
Хэмфри не причинит ему вред, но в любом другом случае мальчишка был бы в беде. Он точно будет в беде — не в этот раз, так в какой-нибудь другой — если на судне Смерти Ларсена останется. Хэмфри очень жаль его — тем более, что этот Генри так невыносимо похож на несчастного Лича. Лича Хэмфри погубил, но Генри нужно попытаться спасти, даже если сначала он Хэмфри слушать точно не захочет.
— Эй, — пробует он завязать разговор, — тебя Генри зовут, не так ли?
В ответ Хэмфри получает только недобрый взгляд исподлобья.
— У тебя ещё приятель был, я правильно помню? Он где-то поблизости?
— Может и был, может и поблизости. Тебе-то чего? Чего пытаешься разведать? — теперь мальчишеское лицо искажает уже откровенно враждебная гримаса.
— Да нет, что ты! — протестует Хэмфри. — Я только…
Он совсем не знает, как подступиться. Сколько бы Хэмфри ни перебирал в голове аргументов, вряд ли хоть один из них окажет воздействие на Генри.
У Хэмфри давным-давно, когда он читал лекции на начальных курсах бакалавриата, был опыт ведения дискуссий с самоуверенными мальчишками примерно того же возраста. Воспоминания остались не из приятных.
Дело не только в непрошибаемом упрямстве, неизбежно присущем юности. Само по себе оно бы не было такой уж проблемой: в конце концов, Адам тоже неисправимо упрямый, но Хэмфри всё же нашёл с ним общий язык. Проблема в том, что подобные мальчишки такого тихого и вежливого человека, как Хэмфри, обычно ни во что не ставили и были категорически убеждены, что знают всё лучше всех. А с Генри, уверенным, что Хэмфри и грязи под его ногтями не стоит, будет ещё тяжелее, чем со вчерашними школярами, над которыми у Хэмфри был пусть не бог весть какой, но всё же авторитет.
Однако прямо сейчас речь идёт не об умозрительной метафизике, не о философии и литературе. Сейчас на кону человеческая жизнь. Если Хэмфри ничего не сделает, то юнец напротив себя погубит. А значит, нужно хотя бы попытаться. Это будет лучше, чем не сделать совсем ничего.
— Я хотел бы предупредить тебя насчёт Смерти Ларсена, — вновь заговаривает Хэмфри. — Зря ты рассчитываешь, что он оценит хорошую службу. Он ни во что не ставит никого из вас.
— С чего ты решил, что мне интересно, что думает какая-то там жалкая капитанья подстилка?
Хэмфри сцепляет зубы, чтобы подавить долгий тяжёлый вздох. Он ничего иного, конечно, не ожидал, и всё же ему очень хотелось бы, чтобы этот Генри оказался посговорчивей.
— Тогда я от всей души советую тебе заинтересоваться. Ты только недавно попал на море — не удивляйся, я слышал, как ты говорил об этом Смерти Ларсену, ты других порядков не видел. А я успел кое-что повидать и говорю тебе…
Генри в ответ лишь отмахивается.
— Да чего ты повидать-то успел, Хэмп? Сперва Волка Ларсена на «Призраке» удовлетворял весь рейс, а потом, когда тебя в порту сцапали и сюда притащили, попробовал то же самое предложить его брату, но он не повёлся. Хватит моряка из себя изображать, не позорься.
— Что?!
У Хэмфри горло перехватывает от такой возмутительной лжи, но он давит порыв накинуться на юнца с кулаками и заставляет себя выровнять дыхание. Злость ему не союзник.
— Генри, — говорит он как можно спокойней, призвав на помощь всё своё самообладание. — На «Призраке» я, кроме того, что ты сказал, ещё и помощником четыре месяца отслужил — и неплохо справлялся. Я пережил два кораблекрушения, один пожар, я падал с высоты тридцать футов и едва не истёк кровью в драке на ножах, — он задирает рукава, демонстрируя широкие светлые шрамы, оставшиеся ему на память от Магриджа. — Я человека был вынужден убить…
Генри молчит. Хэмфри не без удовольствия замечает, что прежняя презрительно-брезгливая гримаса наконец-то сползла с его лица. Генри отводит взгляд в сторону, пряча растерянность.
Однако, когда он пару секунд спустя поднимает глаза на Хэмфри, его рот вновь растягивается в гадкой нахальной ухмылке.
— Ну знаешь ли, я, глядя на тебя, никогда бы не сказал, — тараторит Генри скороговоркой, чтобы скрыть остатки неуверенности. — По твоему жалкому виду совершенно невозможно обо всех этих похождениях догадаться. Даже если ты правду говоришь, Хэмп.
Зря Хэмфри надеялся его переубедить. Конечно же, юнец сделает всё, чтобы оставить последнее слово за собой. Его гордыня слишком сильна.
Хэмфри всё ещё не сдаётся.
— Я знаю, что Смерть Ларсен обещал тебе чертовски соблазнительные перспективы. Деньги, должность, положение. Однако ты сам своими глазами видел людей, из низов достигших высот на «Македонии»?
— Да, про боцмана так говорят, — пожимает плечами Генри.
— А кто про него говорит? Смерть Ларсен? — возражения не следует, и Хэмфри продолжает: — А какие-нибудь ещё истории, кроме его рассказов, ты слышал? Видел подтверждения его словам собственными глазами? Видел ли ты хоть что-то, кроме гибели других желающих выслужиться перед ним и его командой искателей приключений?
Генри ничего не отвечает, но по его лицу пробегает задумчивая тень.
— Пойдём со мной, Генри, — просит его Хэмфри. — Поможешь мне выручить Волка Ларсена, мы вместе доберёмся до границы США, пойдёшь на приличный рейс, честно заработаешь. Ещё не поздно. Позволь мне тебе помочь.
— С тобой против Смерти Ларсена? Серьёзно? — огрызается Генри. — А даже вдруг если получится, то что меня ждёт? Вон, Волк Ларсен с тобой повёлся, а ты из него извращенца сделал. Что же тогда со мной-то будет?
Этот спор никуда не приведёт, а Хэмфри слишком от него устал терпеть самоуверенность мальчишки.
— Так я капитанья подстилка или коварный подлец, который Волка Ларсена погубил? — не сдерживает он своего раздражения. — Одно с другим не вяжется, Генри.
— Знаешь что, Хэмп… — Генри нервно ёрзает, сидя на полу, и никак не найдётся, что же ответить.
— Что? — Хэмфри потихоньку теряет терпение. Он потратил на юнца слишком много времени и сил, а толку никакого.
Лицо Генри светлеет: он нащупал у себя за поясом револьвер, про который, должно быть, давно позабыл. Он вскакивает на ноги — думает, наверно, что так будет выглядеть более угрожающим.
— Ты слишком разболтался, Хэмп. Я тебе разве разрешал? — говорит парень с явно наигранной уверенностью, демонстративно поверчивая револьвер у Хэмфри на виду. — Мелковата ты сошка, чтобы столько высказываться. Мне ведь, если что, и поучить тебя немного разрешили. А ну веди себя смирно, пока я тебе что-нибудь не отстрелил! — он довольно машет оружием у Хэмфри перед носом.
Хэмфри ему ничего не отвечает — нечего ещё больше время терять. Быстрым движением он хватает ведро воды и опрокидывает его на Генри. Тот опешивает, и выхватить у него из рук револьвер не составляет никакой проблемы.
— Говорил же я тебе, что стоит меня воспринять всерьёз, — укоряет его Хэмфри, наставляя на него револьвер.
Оружие лежит в руке знакомым приятным грузом, а все уроки, что давал ему на «Призраке» Адам, легко вспоминаются сами собой.
— Когда в следующий раз будешь кому-нибудь угрожать, не забывай, пожалуйста, про курок. — добавляет Хэмфри и уверенно взводит револьвер большим пальцем.
Генри потрясённо таращится на него, замерев перед дверью. От испуга он стал белый, как полотно, но с места не двигается.
— Отойди от двери в сторону, пожалуйста, — требует Хэмфри, наставив на него револьвер.
— А если не отойду… — говорит Генри с плохо скрываемой дрожью в голосе. — Ты же не выстрелишь, правда же, не выстрелишь…
Он внимательно вглядывается Хэмфри в глаза и белеет ещё больше. Что бы Генри там ни увидел, ему это очень не понравилось.
— Но, если я провалю задание, Смерть Ларсен меня…
— Пойдём со мной. Предлагаю тебе в последний раз, — настаивает Хэмфри.
Это всё продолжается слишком долго. Рука с револьвером уже начинает затекать.
А Генри всё никак не двинется с места. Хэмфри внимательно следит за каждым его движением, не позволяя себе даже моргать. Что он сделает дальше? Сдастся? Поднимет тревогу? Кинется на Хэмфри? Генри шокирован и напуган, но это совсем не делает его безобидным.
Напряжение выматывает, и секунды тянутся одна за другой, а ждать становится всё невыносимей. Руки устали, глаза почти слезятся, а проклятый сопляк всё никак не отойдёт в сторону, не выпустит Хэмфри к Адаму.
Генри оглядывает Хэмфри, неизменно возвращаясь глазами к направленному на него стволу револьвера, но издевательски тянет и никак не признает, что выхода нет.
— Я… — говорит он, отводя глаза в сторону, но Хэмфри на краю поля зрения видит, как он почти незаметно дёргает ногой.
Быть может, Генри собирается сделать шаг в сторону и сдаться, а может — кинуться на своего противника. Этого Хэмфри узнать будет не суждено. Потому что Хэмфри стреляет, едва завидев его микроскопическое движение.
Генри не кричит — только тихо, растерянно выдыхает и оседает на пол рядом с дверью.
— Что это, что же это… — шепчет он, протягивая руки к раненой ступне.
Он хочет подтянуть к себе ногу, но подошва остаётся на месте, а на неё из ботинка стекает багровое месиво, залитое алой кровью.
— Как это так, — бормочет Генри, позеленев от шока, — помогите, спасите, кто-нибудь… Сэм, дружище, где ты?.. Сэм… — тихо зовёт он своего приятеля.
Хэмфри стоит, как вкопанный. В его голове пусто, пока он смотрит на дело рук своих. Из ступора его выводит одно внезапное, предельно простое осознание.
Генри вот-вот закричит.
Нужно срочно убираться отсюда.
В один прыжок Хэмфри оказывается возле двери.
— Мне очень жаль, — глупо бормочет он дрожащему всем телом Генри, отпирает засов и выбегает наружу, не оборачиваясь.
У него за его спиной раздаётся пронзительный крик боли.
Хэмфри бежит прочь, толком не разбирая дороги. Он помнит только одно: ему нужно оказаться как можно дальше от грузового отсека — именно туда, пока «Македония» на стоянке, согнали всех матросов для чёрной тяжёлой работы, так называемых «расходников». Чем быстрее Хэмфри умчится от трюма прочь, тем лучше.
Он позволяет себе отдышаться только несколько безлюдных коридоров спустя.
Немного переведя дух, Хэмфри опускает курок обратно и прячет револьвер в карман. Перед глазами у него вновь возникает воспоминание о несчастном Генри, и Хэмфри опять почти дурно думать кровавое месиво, вытекающее из простреленного ботинка. Бедолага наверняка лишится ступни — и это в лучшем случае, если Смерть Ларсен простит ему сбежавшего пленника и оставит в живых.
Хэмфри пытается больше не думать о почти детском испуге на его мертвенно-бледном лице. Генри, похоже, был из тех по-глупому отважных парней парней, что верят в свою исключительность и думают, что всё всегда будет ни по чём. Он до последнего отказывался понимать, что на «Македонии» ввязался в очень опасную игру, где цена ошибки чудовищно. Хэмфри больно об этом думать: он так надеялся Генри спасти, но в итоге оказался именно тем, кто преподал ему жестокий урок.
И всё же Генри хотя бы жив. Это уже лучше, чем участь Лича. Пока что Хэмфри утешится этим, а обо всём остальном подумает после. Сейчас ему нужно выручить Адама.
Он оглядывается по сторонам. Вдоль стен вьются многочисленные трубы, увешанные ржавыми счётчиками и клапанами. Вдали Хэмфри слышит мерный, хорошо знакомый ему гул печей. Значит, машинное отделение недалеко. У Хэмфри появляется кое-какая идея.
Если всё получится, то они с Адамом запросто удерут от «Македонии». Остаётся молиться, чтобы у печей никого не было.
Он пробирается дальше по коридору, стараясь шуметь как можно меньше, и вскоре действительно обнаруживает хорошо знакомую ему толстую дверь.
Его молитвы оказываются услышаны — в машинном отсеке нет ни единой души.
Все руки заняты на погрузке, а печи плотно закрыты — слышно, как пламя гудит внутри.
От знакомой вони машинного масла и гула двигателей на холостом ходу у Хэмфри тошнота подступает к горлу. Он провёл тут десять дней невыносимого ада и выучил наизусть каждый паровой котёл, каждую цепь, поршень и кусок угля.
В душной полутьме Хэмфри безошибочно определяет, где сложены лопаты. Взяв одну поувесистей в руки, он довольно улыбается. Хэмфри всё ещё отлично помнит, где расположен котёл с неисправным клапаном, где трубы сильнее всего заржавели, а поршни износились. И прямо сейчас он свои знания употребит таким образом, чтобы «Македония» надолго — а лучше вообще навсегда — застряла на своей богом забытой стоянке у Канадских берегов.
Хэмфри перехватывает лопату поудобней и бьёт со всей силы по неисправному клапану. Свист кипящей воды, выливающейся из сломанного котла, звучит в его ушах сладостной музыкой.
Хэмфри с огромным удовольствием колотит лопатой по всему подряд, без разбору, лишь бы поддавалось. Разламывает соединения труб, спускает воду из всех котлов, срывает с поршней ремни и цепи, поджигает залежи угля — пусть проклятый Кобблер выбивается из сил тушить. То, что не ломается, Хэмфри пытается выгнуть посильнее и привести в негодность. Его совсем не заботит, сколько шума он устроит — все либо далеко наверху, на палубе, либо на погрузке.
Хэмфри останавливается только тогда, когда силы совсем заканчиваются и вновь замахнуться он больше не может. Тяжело дыша, вытирая стекающий по лбу пот, он оглядывает результаты своих трудов.
Увы, внешне сильно котельная не изменилась, а учинить ещё больший разгром нет ни времени, ни сил. Хэмфри надеется, что этого хватит, чтобы вывести «Македонию» из строя хотя бы на день. По крайней мере заметят неладное наверху не сразу, а только тогда, когда в печах догорит уголь — Хэмфри нарочно не стал его выгребать.
Значит, у него есть в запасе ещё двадцать-тридцать минут, чтобы выручить Адама и убраться отсюда. Жаль, что Хэмфри снова перемазался сажей и мазутом, но он надеется, что это не зря. Главное сейчас — выбраться наверх и поскорее.
В коридоре Хэмфри обнаруживает, что понятия не имеет, куда идти. Он поднимался из машинного отсека на палубу единственный раз, тогда сквозь лабиринт коридоров и отсеков его выводил Кобблер. Но как добраться самому? Как не нарваться на кого-нибудь, кто засунет его обратно в трюм?
Рассудив про себя, что от стояния на месте положение может только ухудшиться, Хэмфри направляется в сторону, противоположную той, откуда пришёл. Он решает забираться наверх по каждому трапу, что попадётся на пути, а дальше — будь что будет.
Один тускло освещённый узкий одинокий коридор сменяется другим, а корабельные внутренности всё никак не кончаются, сколько бы Хэмфри ни блуждал наугад среди дверей и развилок.
Отчаявшись найти хоть какой-то выход, он теряет всякую осторожность и слишком поздно замечает, что в очередном коридоре прямо за углом раздаются голоса.
Навстречу ему идут люди, а спрятаться совершенно некуда.
Хэмфри цепенеет, прижавшись к стене. Он судорожно ищет в кармане револьвер, когда в коридоре появляются трое. Судя по одежде, матросы из тех, кто рангом повыше. Скорее, всего рулевые.
— …наверху все давно собрались, нам надо торопиться. Братья Ларсены схлестнутся, а мы так не увидим ни черта, — доносится до странно знакомый голос.
— Давно бы уже были на палубе, если бы ты, балда, в сундуке своём не… — один из матросов прерывается, завидев Хэмфри: — Так, трюмная крыса, а ты чего здесь шляешься?
— Я… — мямлит он, нащупав дрожащей рукой оружие в кармане.
— У вас погрузка, что, кончилась? Нет? — обрывает его матрос. — Ну тогда место твоё внизу, а на жилой палубе тебе делать нечего.
Он не узнаёт Хэмфри.
— Простите, сэр, я отлучился ненадолго… — бормочет Хэмфри в ответ и благодарит про себя бога за то, что внешность у него не особо приметная. Адам, которого спутать невозможно ни с кем, сейчас бы точно так легко не отвертелся.
Хэмфри чувствует было облегчение, пока не переводит взгляд на того, кто замыкает троицу — того самого, кто требовал поторопиться.
На Хэмфри прямо в упор смотрит не кто иной, как Луис. Хэмфри немеет от подступающей паники, но Луис остаётся абсолютно равнодушным и никак не меняется в лице, даже когда смотрит Хэмфри прямо в глаза.
— Ага, совсем обленились. Лезут наверх к приличным людям и думают, что раз случилась такая оказия, им всё спустят с рук!— горячится он в своей привычной манере, и Хэмфри готов поклясться, что видит, как Луис чуть подмигивает. — Иди отсюда прочь, грязная рожа, чтоб духу твоего здесь не было!
— Сейчас же, сэр! Простите, сэр, — тараторит Хэмфри, а троица уже удаляется прочь, совершенно позабыв про его существование.
Постояв на месте и выждав ещё с минуту, чтобы они отошли на приличное расстояние, Хэмфри следует за ними. Теперь сбиться с пути невозможно, ведь громкий голос Луиса слышно издалека.
Долго петлять по коридорам больше не приходится — вскоре Хэмфри видит, как через очередной люк, в который пробралась троица, наконец-то проглядывает чёрное ночное небо, и сквозняк приятно холодит его разгорячённое, мокрое от нервного пота лицо.
Выждав ещё чуть-чуть, Хэмфри с бешено колотящимся сердцем забирается по лестнице и осторожно открывает люк на пару дюймов, чтобы оглядеться по сторонам.
Наверху прямо перед ним — лишь глухая кромешная тьма, в которой едва угадываются очертания борта, вант и юферсов, но со стороны бака доносятся возбуждённые крики толпы. Обернувшись, Хэмфри невольно зажмуривается, ослеплённый ярким светом. Ему требуется пара секунд, чтобы понять, что это зажгли корабельные прожекторы. Они направлены в сторону бака, оставляя все, что поодаль, погружённым в глухую тьму. Хэмфри не может разглядеть, что именно они высвечивают: обзор отрезает плотное кольцо толпы, и Хэмфри видит только чёрные силуэты, но насчитывает человек примерно двадцать. Впрочем, нетрудно догадаться, что Волк и Смерть Ларсены находятся именно там — в самом центре толпы, в фокусе ярких прожекторов.
Ему нужно торопиться, но быть замеченным никак нельзя, а потому от света придётся держаться как можно дальше. Хэмфри быстро выбирается из люка и, стараясь не шуметь, и направляется к вантам. Он заберётся повыше, чтобы увидеть, всё, что происходит, но остаться при этом скрытым в темноте.
Хэмфри проходит пару футов, наступает в лужу, которую не увидел в темноте, поскальзывается и едва не спотыкается о какой-то вытянутый предмет на палубе. Приглядевшись как следует, он еле сдерживает порыв вскрикнуть. Перед ним лежит труп охотника с растекающейся вокруг головы кровавой лужей. Никому нет до него никакого дела — тело даже не накрыли, а просто оставили лежать, будто мусор, который приберут попозже, как только время будет.
Хэмфри заставляет себя успокоиться. Он сейчас никак не может позволить себе задерживаться, какой кошмарной ни была бы причина. Стараясь поменьше смотреть вниз, Хэмфри переступает через тело, добирается до борта и залезает на ванты, по-прежнему без всякого шума.
Хэмфри карабкается наверх футов на пятнадцать и убеждается, что мог бы особо и не осторожничать. Даже если бы он взялся сейчас палить из револьвера, не факт, что его заметили бы — до того все собравшиеся на палубе увлечены предстоящим боем. Наверх, туда, где притаился Хэмфри, никто не смотрит.
От людской толпы Хэмфри может разобрать лишь силуэты, зато обоих братьев на единственном светлом, ярко освещённом прожекторами клочке палубы он видит отлично.
Смерть Ларсен скинул свой бесформенный тёмный балахон, и Хэмфри видит его непропорционально длинное, как жердь тело, и худые руки и ноги, похожие на ветки растения. Он совершенно не понимает, что Смерть Ларсен может противопоставить сокрушительной силе своего брата, и всё же никакой опаски в нём Хэмфри не замечает. Напротив, он Хэмфри ещё никогда не видел Смерть Ларсена таким оживлённым. Обычно спокойный до мрачной флегматичности, сейчас Смерть Ларсен разминает руки и переминается с ноги на ногу с еле сдерживаемым нетерпением, бросая в ярком искусственном свете длинную зловещую тень.
Он весел, и веселье это Хэмфри совершенно не нравится. Не нравится, что в светлых глазах появился нехороший злой блеск и что края его узкого рта растянулись в улыбке, которую Хэмфри иначе, кроме как глумливую, истолковать не может. Эта улыбка Смерти Ларсену совершенно не идёт.
Хэмфри смотрит в противоположный угол импровизированной арены, на Волка Ларсена. Он замечает пару свежих ссадин на лбу — похоже, пока Хэмфри пытался выбраться наверх, Волк Ларсен тоже времени зря не терял и с боем прорывался через охотников. Теперь Хэмфри ясно, откуда на палубе взялся всеми забытый мертвец с пробитой головой.
Несмотря на уже случившийся жестокий бой ничто в облике Волка Ларсена не выдаёт беспокойства — он сосредоточен и внимателен, в его глазах Хэмфри видит уже хорошо знакомый ему блеск готового к бою хищника.
Всё его внимание сосредоточено на Смерти Ларсене, и Хэмфри чувствует — не иначе как при помощи той интуиции, что можно приобрести только за долгое близкое знакомство — что странное веселье своего брата Волк Ларсен тоже заметил и оно ему тоже не нравится. Однако это не нарушает ни уверенности, ни спокойствия Волка Ларсена.
Волк Ларсен спокоен, а значит и Хэмфри тоже волноваться не о чем. Но сердце всё равно отчаянно колотится в груди.
Вопреки всем ожиданиям Хэмфри именно Смерть Ларсен оказывается тем, кто прерывает молчание первый:
— Ты так и будешь столбом стоять? — в его голосе, обычно глухом и маловыразительном, звучит плохо скрываемое нетерпение. — Давай, Волк Ларсен, покажи, научился ли ты за все годы чему-нибудь новенькому.
— Да ты, как мне помнится, и со стареньким плоховато справлялся, — пожимает плечами Волк Ларсен. — Не знаю, честно говоря, на что ты рассчитываешь, ты приличным бойцом никогда не был. Но раз тебе так неймётся получить по роже, то кто я такой, чтоб тебе отказать?
— Ты рановато бахвалишься, братишка. Сперва заставь меня сдаться, а до этого пока далеко.
— Ты путаешь бахвальство и трезвую оценку ситуации, но это не так важно. Важно, чтобы когда — так и быть, если — ты сдашься, нас обоих с миром отпустят.
— Идёт, — довольно кивает Смерть Ларсен. — Но если победа будет моей, ты остаёшься. А с твоим хмырём я поступлю так, как считаю нужным, как только мы его отловим.
— Так вы Хэмфри до сих пор не поймали, оказывается, — широко усмехается Волк Ларсен. Его сосредоточенное лицо светлеет от удовольствия.
— Поймаем, куда он денется. Хотя не исключаю, что он один дал дёру и оставил тебя одного со мной разбираться. Ну, так было бы даже лучше для меня, — довольно скалится Смерть Ларсен. — Я бы не удивился, ведь Хэмп уже так с тобой поступал, я правильно помню?
Волк Ларсен больше не улыбается, зато ядовитый оскал его брата становится ещё шире — он видит, что попал в цель.
Больше всего на свете Хэмфри сейчас хочется закричать, что Смерть Ларсен лжёт. Крикнуть, что он не убежит никогда и ни за что. Но Хэмфри сжимает челюсти покрепче и вцепляется изо всех в ледяные, влажные от тумана пеньковые тросы вант, чтобы побороть порыв. Нельзя себя выдавать.
— Ты помнишь неправильно, — с неподдельной злобой огрызается Волк Ларсен. — Но довольно болтовни. Перейдём к делу.
И бросается в атаку.
Он, как Хэмфри уже не раз видел, одним прыжком преодолевает дистанцию до противника, но Смерть Ларсен в нужный момент уклоняется, качнувшись в сторону, будто огромный семифутовый маятник.
Сокрушительный удар Волка Ларсена проходит по касательной, зато Смерть Ларсен успевает пробить коленом в открывшийся от широкого замаха бок и тут же шагнуть назад. Для его исполинского роста шаг небольшой, сил на него не требуется, но дистанция всё равно получается значительная.
— Вёрткий ты. Но бьёшь слабовато, так что вёрткость тебе не поможет, — усмехается Волк Ларсен прежде, чем замахнуться для нового удара.
Смерть Ларсен собирается повторить свой трюк и отклониться туда, куда кулак не достанет — но замах Волка Ларсена был лишь уловкой. В последний момент он атакует другой рукой, и Смерть Ларсен подставляется прямо под удар. В этот раз он получает полноценный хук в ничем не прикрытый живот и с оглушительным грохотом отлетает к борту «Македонии».
Хэмфри уже почти что радуется победе, но Смерть Ларсен, вопреки его ожиданиям, не падает, как падали замертво после одного подобного удара другие жертвы Волка Ларсена, а легко восстанавливает равновесие и лишь раздосадованно морщится. Мгновение спустя он вновь отскакивает на своих длиннющих, почти как ходули, ногах на недосягаемое для Волка Ларсена расстояние.
Тот зло чертыхается, а Смерть Ларсен снова погано растягивает рот в издевательской улыбке:
— Так запросто с наскоку ты меня не одолеешь, братишка.
Удерживаться долгое время на вантах для Хэмфри становится всё более трудной задачей: крепко сжатые пальцы мелко дрожат от нервного напряжения и плохо цепляются за тросы. Сколько бы он ни пытался себя успокоить и отогнать дрянную тревогу прочь, дрожь не проходит. Хэмфри страшно.
Он ещё ни разу не видел, чтобы Волку Ларсену приходилось вести поединок, который не закончился бы в течение первой минуты, но с его старшим братом бой предстоит явно очень долгий. И бой этот только начался, но Волк Ларсен уже сейчас взбешён до предела и тяжело, рвано дышит — Хэмфри даже с высоты видит, как его плечи опускаются и поднимаются в такт сбитому дыханию, а толпа довольно улюлюкает.
Хэмфри боится, что очень скоро он начнёт уставать. А что тогда? Именно на это рассчитывает Смерть Ларсен, именно так он и хочет победить.
Растерев затёкшие от холода пальцы, Хэмфри достаёт револьвер из кармана. Он не знает, как целиться, когда приходится висеть на ходящем ходуном такелаже и стрелять по вёрткой мишени, но он готов попытаться.
Он вскидывает револьвер, но тут же убирает руку обратно, чуть не заорав от досады. Барабан не прокручивается — бедолаге Генри помощник Смерти Ларсена выдал старьё, заклинившее после первого же выстрела. Револьвер совершенно бесполезен.
Но что ещё делать? Сидеть, приклеившись к вантам, не имея никакой возможности помочь? Хэмфри судорожно вздыхает, чтобы подавить отчаяние, и опять глядит на импровизированную арену — но в этот раз не на сцепившихся братьев, а чуть повыше. Паруса убраны, но прямо над их головами закреплён длинный тяжёлый гик — с него, если уличить момент, получился бы неплохой прыжок.
Но как добраться до гика? От вант он слишком далеко, перелезть, оставшись незамеченным, Хэмфри никогда не сможет. Разве что лезть ещё выше, к фок-стеньге, а оттуда, на высоте в тридцать футов, перепрыгнуть на мачту. А после проскользить по ней ещё двадцать футов вниз и приземлиться на гик.
Нельзя сказать, что это невозможно: Хэмфри на «Призраке» пару раз видел, как Уфти-Уфти и Блэк, гребец Лэтимера, — главные ловкачи в команде — проворачивали подобные прыжки. Но обычно моряки, даже привычные к работе на высоте, от таких трюков держатся подальше. Слишком много ненужного риска в и без того опасной работе.
Сглотнув противный комок, Хэмфри задирает голову и смотрит туда, где в ночной темноте кончаются ванты. Ему не видно ничего, кроме глухой черноты, но прыгать на мачту, не разбившись при этом насмерть, ему придётся именно там.
Тем временем Смерть Ларсен, вовремя отскочив от ещё одной атаки, хватает своими длиннющими руками ещё не успевшего вернуться в равновесие Волка Ларсена за шиворот, дёргает вниз и берёт в голову в захват.
Тот рвётся вбок, чтобы взвалить брата себе на спину и, полагаясь на свою огромную силу, опрокинуть на палубу, но Смерть Ларсен умело выворачивает ноги и подгибает колени — так первым на полу оказывается Волк Ларсен, а Смерть оказывается сверху.
— За двадцать лет терпению ты так и не научился, как я вижу, — ухмыляется он, с удовольствием отвешивая Волку Ларсену несколько ударов по лицу, пусть несильных, но очень болезненных. — И считаешь, что прилично блок ставить — это навык недостойный дарований вроде тебя.
Волку Ларсен ему ничего не отвечает, только угрюмо чертыхается сквозь стиснутые зубы. Свет прожекторов светит ему прямо в глаза, и он вынужден зажмуриться и отбиваться от брата вслепую.
Хэмфри не видит никакого выхода. Не в силах пошевелиться, он глядит на то, как Смерть Ларсен торжествует, а его прихвостни довольно улюлюкают.
До этого он не мог себе представить, что Смерть Ларсен действительно способен победить, но вероятность такого исхода увеличивается с каждой секундой. И что тогда будет? Неужели конец?
Слишком поздно вмешиваться. Пока была возможность, Хэмфри трусливо цеплялся к вантам и тянул время. А теперь он не успеет добраться до гика вовремя, как бы ни старался.
Вопли толпы больно бьют по ушам, и когда их радостные азартные крики становятся совсем невыносимы, Волк Ларсен всё-таки изворачивается и удачно пинает Смерть Ларсена, стряхивая его с себя.
Он снова на ногах, ещё более злой и усталый, чем был до этого. С его виска стекают тёмные капли крови — не до конца заживший шрам снова кровоточит. Но бой всё ещё продолжается.
Хватит медлить. Хэмфри пора лезть наверх.
Забраться ещё выше, до фок-стеньги, предсказуемо оказывается самой простой частью, пусть делать это и приходится по ледяным плохо подтянутым тросам в темноте. Хэмфри перебирается поближе, примеряется для прыжка до мачты — ему нужно преодолеть приблизительно пять футов. Если как следует раскачаться, то проблем возникнуть не должно — если, конечно, не принимать во внимание, что в случае неудачи Хэмфри сорвётся вниз с огромной высоты.
Но когда доходит до дела, Хэмфри обнаруживает, что пальцы против его воли намертво вцепились в ванты, и заставить себя бросить тело в воздух решительно невозможно. Но глупо так оставаться. Хэмфри уже сбежал, выбрался наверх незамеченным, устроил погром в машинном отсеке. Он зашёл слишком далеко, чтобы сейчас просто трусливо повиснуть на высоте, не решаясь сдвинуться с места.
Он слышит отчаянный рёв Волка Ларсена. Это придаёт Хэмфри решимости, пусть вниз на палубу Хэмфри посмотреть больше не смеет, чтобы не напоминать себе о пропасти, отделяющей его от мачты.
В очередной раз раскачавшись, он бросает тело вперёд и в этот раз наконец-то оказывается в воздухи. Мгновение спустя его выставленные вперёд руки врезаются во твёрдое дерево, и Хэмфри хватается, что есть сил. Он почти что с удивлением обнаруживает, что никуда не падает. Но он понятия не имеет, где он — вокруг беспросветная тьма.
Ещё одно мгновение спустя Хэмфри понимает, что дело не в темноте, а в том, что зажмурился от страха. Открыв глаза, он обнаруживает дерево мачты перед собой, в которое он вцепляется руками и ногами до судорог, но держится крепко.
Судя по крикам, борьба внизу всё ещё продолжается, а значит он пока не опоздал. Теперь нужно соскользнуть до гика и не сорваться.
Хэмфри чуть ослабляет хватку, проскальзывает на пару дюймов вниз и тут же останавливается. Он не ожидал, что будет так обжигающе больно, а каждая неровность на мачте будет раздирать ему кожу, будто когти хищника. Это будет пытка, но останавливаться нельзя. Сцепив зубы, он заставляет себя спуститься ещё чуть ниже, останавливаясь, когда боль оказывается нестерпимой.
Он не знает, сколько продлится агония — двадцать футов до гика кажутся ему путём в тысячу миль, но Хэмфри спускается дальше безропотно. В момент, когда ему кажется, что мачта никогда не кончится и пытка будет длиться вечно, он ощущает под ногами горизонтальную поверхность. Хэмфри наконец-то добрался до гика — к счастью, свет прожекторов досюда действительно не доходит.
Если бы Смерть Ларсен подошёл к гику, Хэмфри оказался бы прямо у него над головой. Но братья, как назло, ходят по кругу, не упуская друг друга из виду, на прямо противоположном конце арены. Атаковать никто из них не торопится.
Смерть Ларсен не забывает становиться таким образом, чтобы держать яркие прожекторы строго у себя за спиной и слепить брата, и не пытается скрывать своего глумливого злорадства, предвкушая скорую победу. Волк Ларсен, однако, не собирается сдаваться. Он явно очень устал и больше не бросается в атаку при любом удобном случае, но, вытерев плечом кровоточащий висок, встаёт в боевую стойку, готовый нападать и контратаковать.
Пока братья кружат по арене, выгадывая момент для нападения, публика волнуется всё сильнее. Все в ней предчувствуют скорое завершение драки, и задние ряды лезут вперёд, напирая на тех, кто стоит впереди. Откуда-то со стороны доносится приглушённая ругань, начинается сутолока, и кого-то из охотников — он, кажется, лез вперёд особенно нагло — выталкивают на арену, прямо Волку Ларсену наперерез.
Наверно, таким образом охотники хотели помочь своему начальнику и сбить Волка Ларсена с ног, но уловка не получается. Тот вовремя хватает бедолагу за шиворот, одним мощным рывком швыряет его прямо на Смерть Ларсена и, взревев, словно раненый медведь, мчится в атаку следом.
Несчастный пролетает двадцать футов и врезается в опешившего Смерть Ларсена, как пушечное ядро. Они падают и кубарем катятся по палубе — прямо под гик, на котором притаился Хэмфри, — а Волк Ларсен тут же обрушивается на брата, отвешивая ему один размашистый удар за другим, не позволяя никакой передышки.
У Хэмфри перехватывает дыхание от радости. У Смерти Ларсена нет никакого выхода. Волк Ларсен точно его больше не выпустит. Он точно должен сдаться.
Вдруг Волк Ларсен отшатывается в сторону, грязно выругавшись. Хэмфри ничего не понимает, но потом замечает, что у Смерти Ларсена в руке что-то тускло поблескивает, а ладонь Волка Ларсена окровавлена.
— Какого чёрта ты нож достал?! — возмущается он, сжимая кулак так, чтобы спрятать порез получше.
— А какого чёрта ты лезешь к моим людям? — Смерть Ларсен снова на ногах. Он сплёвывает кровавую слюну и указывает на лежащего без сознания бедолагу, которого тем временем успели оттащить к борту.
— Не лезь в мою жизнь, и я не буду лезть к твоим людям! — разводит руками Волк Ларсен. И тут же бросает всё своё тело вперёд в попытке разоружить Смерть Ларсена.
В этот раз Смерть Ларсен больше не делает своих характерных быстрых уворотов, как в начале драки. Видно, что он тоже устал, он тоже хочет покончить с этим со всем поскорее.
Он отставляет нож подальше, вне досягаемости Волка Ларсена, но не отскакивает назад, а тут же делает попытку атаковать — и нарывается на удар в лицо.
Теперь Смерть Ларсен тоже ревёт, как зверь, однако своей атаки не прерывает. Нож скользит Волку Ларсену по костяшкам, оставляет красную полосу. Хэмфри уже хочется прыгнуть и броситься на Смерть Ларсена от отчаяния — но в следующие мгновение он видит, что Волк Ларсен поймал руку с ножом в захват.
Он сжимает вокруг запястья пальцы, и Хэмфри отлично помнит, как его хватка способна превращаться в стальные тиски, но Смерть Ларсен даже в лице не меняется. Он не только не выпускает нож — он заводит его ближе к лицу, почти вплотную к левой глазнице Волка Ларсена. Но пятится назад, поддаваясь напору, шаг за шагом, приближаясь к гику.
Он всё ещё не ровно у Хэмфри над головой, но сил ждать тоже больше нет. Хэмфри не может больше хладнокровно наблюдать, как родной брат пытается выколоть Волку Ларсену глаз.
Хэмфри достаёт револьвер, перехватывает его за ствол, как миниатюрную дубинку. И прыгает с гика на Смерть Ларсена.
Он влетает в твёрдое длинное тело, но падение не прекращается, и Хэмфри летит дальше вниз — только теперь его свободная рука вцепилась в жидкие волосы. Он приземляется на твёрдую поверхность и сперва не разбирает ничего, кроме оглушительного воя со всех сторон и яркого света прожекторов. Нужно посмотреть вниз — и Хэмфри видит под собой костлявые плечи, развёрнутую к нему вполоборота голову и широко распахнутый светлый глаз, глядящий на него с ошеломлением и злобой.
Хэмфри хватается за револьвер покрепче и принимается колотить тяжёлой рукояткой по голове что есть силы. Он не знает, сколько пользы от его ударов, но лупит не жалея себя. Он заносит руку, чтобы замахнуться ещё раз, но сильная ладонь хватает Хэмфри за шиворот и оттаскивает прочь. Он хватается за жилистое окровавленное предплечье и хочет бороться, но его работающий на всех оборотах мозг быстро соображает, что рука очень знакомая.
— Хэмфри, какого дьявола ты творишь?! Бежим отсюда!
Он послушно хватается за протянутую руку, и в следующее мгновение оказывается на ногах, но решительно ничего не видит перед собой, потому что ослеплён прожекторами. Хэмфри послушно следует за смутным силуэтом, в котором из-за яркого света он может лишь угадать Адама.
Прямо перед ним внезапно вырастает корабельный борт, и Хэмфри без промедления запрыгивает на него. Прямо перед ним ничего нет, кроме кромешной черноты, позади — ослепительный свет, грохот и злобные выкрики. Но Хэмфри странно спокоен, ведь Адам не выпускает его руки.
— Нужно прыгать! — кричит он Хэмфри на ухо и, не медля, не выпуская ладони, отталкивается от борта одним сильным движением, а Хэмфри, не сомневаясь, следует за ним и шагает в полную темноту и неизвестность.
Неизвестность заканчивается, когда солёная вода заливает ему ноздри и глотку, обжигая изнутри. Хэмфри открывает глаза, терпит жжение, но не видит ни поверхности, ни дна. Он бы точно утонул, но Адам дёргает его за руку, выволакивая сквозь водную толщу на поверхность.
Убедившись, что Хэмфри в порядке, он не теряет ни секунды и тут же принимается грести куда-то прочь. Хэмфри едва за ним поспевает и различает очертания его головы над водой лишь с огромным трудом. Ему тем труднее, что неподалёку хищно рыскает корабельный прожектор «Македонии». Но пока он высвечивает своим белым пятном только пустую морскую гладь, а значит на «Македонии» их с Адамом ещё не нашли. А пока их не нашли, всё хорошо. Было бы совсем хорошо, если бы Хэмфри знал, как держаться на поверхности и не уходил под воду постоянно.
— Ты плавать, что ли, совсем не умеешь? — шёпотом ругается Адам, когда вытаскивает его в очередной раз наверх.
Понятно, что отвечать на вопрос правдиво нет никакого проку, а потому Хэмфри молчит и, как может, учится плавать на ходу. Хэмфри очень старается поспеть за Адамом, пока тот уверенно плывёт куда-то прочь от «Македонии», но то и дело захлёбывается на волнах и вынужден хвататься за широкое плечо, чтобы не утонуть окончательно.
Когда Хэмфри почти смиряется, что темнота никогда не кончится и выбраться из ледяной, накатывающей на него мелкими злыми волнами воды ему будет не суждено, Адам перед ним высовывает руку, нащупывает чёрный борт и легко перебирается из воды на лодку. Хэмфри кидается к ней, как к избавлению, хватается за корму, но одеревеневшие от холода и напряжения пальцы не слушаются и постоянно соскальзывают с мокрого дерева. Он бы долго провозился, пытаясь залезть, если бы не Адам — Хэмфри хватается за его руку, позволяя одним рывком перебросить себя через борт.
Теперь Хэмфри наконец-то лежит спиной на твёрдой поверхности и никак не может отдышаться.
Он смотрит вверх, на склонившийся над ним тёмный силуэт. В темноте лицо Адама рассмотреть невозможно, только видно, как поблескивают глаза, и слышно его тяжёлое тёплое дыхание. С его лица и волос стекает морская вода, и Хэмфри, не задумываясь, поправляет ему прядь и только после, смутившись, убирает руку подальше, к сильному плечу. Адам делает вид, что не замечает его дерзости, — он всё ещё придерживает Хэмфри за плечи после того, как перетащил его в лодку. Хэмфри чувствует тепло от знакомой шершавой ладони под затылком, чувствует прикосновение кончиков пальцев к чувствительной кожи за ухом.
Он тянется вперёд — то ли затем, чтобы встать, то ли затем, чтобы оказаться к Адаму поближе, но не смеет позволить себе большего, чем едва соприкоснуться с ним лбами. Адам ничего не делает, чтобы его остановить, и они так и остаются сидеть, слушая тяжёлое дыхание друг друга, на несколько драгоценных секунд передышки, без необходимости мчаться и бороться. Тех секунд, когда повод оказаться близко есть, а тяжёлый груз их общего прошлого и всех их бессчётных чудовищных ошибок ещё не напомнил о себе.
Краем глаза Хэмфри вновь замечает резкий белый свет. Адам тоже поворачивает голову, и они оба видят, что злополучный прожектор шарит по водной поверхности всего в каких-то паре сотен футов от их лодки.
Адам бормочет ещё одно ругательство и мгновенно перепрыгивает на бак, к единственной мачте с парусом.
— Положи руль на борт, — кивает он на корму лодки, а сам берётся травить снасти.
Хэмфри понимает, что с ветром, который как назло сдувает их прямо на Смерти Ларсену в лапы, единственная возможность убраться прочь от «Македонии» — это пойти бейдевинд. Именно это Ларсен и делает, выносит парус до предела на правый борт, чтобы поймать побольше ветра.
Он ловко и торопливо работает, и Хэмфри вместе с ним, но как бы они ни меняли галсы, их лодка двигается совершенно нерасторопно, пусть и прочь от проклятой «Македонии».
Достав морской бинокль, Адам отчаянно вглядывается куда-то вдаль, высматривая в темноте и тумане на морской глади какие-то одному ему известные знаки — надеется, что ветер переменится. Тем временем Хэмфри видит, как зловещий прожектор пару раз моргает и будто бы становится тусклей, и позволяет себе толику надежды.
— Плохо дело, — бормочет Адам с отчаянной злобой. — с таким ветром мы отсюда ещё долго не уберёмся. Значит, они на пароходе нас засекут, это просто вопрос времени. А потом «Македония» запросто нас нагонит, двигателям-то никакой ветер нипочём.
— Это только, если двигатели исправны, — Хэмфри пытается не улыбаться слишком сильно.
— А почему бы им не…? — огрызается Ларсен, но обрывается. Прожектор резко гаснет.
— Что за чертовщина у них там творится? — спрашивает он и переводит бинокль на пароход. — И дыма из труб не видно…
Хэмфри изо всех сил пытается скрыть своё торжество. Очень нечасто ему удавалось ввести Волка Ларсена в полнейшее недоумение, и он хочет посмаковать сладкую минуту своего триумфа.
— То есть у них там… Хэмфри, это твоих рук дело, что ли? — очень жаль, что в темноте Хэмфри толком не видит, как озадаченно Адам хмурит брови. Зато он по голосу слышит, что Адам теперь тоже улыбается.
— Я на «Македонии» успел кочегаром побывать. И на пути наверх забежал к ним в машинный отсек, употребил полученные знания на благое дело, — Хэмфри наконец-то даёт своему восторгу волю. — У них там сейчас всё электричество вышло из строя! Думаю, что ему день или два потребуется на починку, не меньше.
— Будь я проклят, как же жаль, что я сейчас не вижу его лошадиную рожу! — веселится Адам и зачем-то снова заглядывает в бинокль.
Они вместе долго и от души смеются, и в смехе этом и торжество, и гордость, и облегчение от того, что наконец-то самое страшное позади.
У Хэмфри голова кружится от почти позабытого чувства искренней гордости за себя. Он смотрит на Адама и угадывает в его очертаниях, в его смехе и мягком блеске глаз что-то такое, отчего ему несмотря на чудовищную усталость, голод, холод и кромешную темноту становится так тепло и хорошо, как за долгие месяцы не было.
— Проклятье, — Адам вдруг прерывает свой смех и хватается за мачту.
У него подгибаются ноги, и Хэмфри кидается к нему, в два прыжка оказавшись на баке.
— Ничего, ничего… — бормочет он, а рана на виске кровоточит всё сильнее, и половина его лица влажно блестит от крови.
— Аптечка? Здесь есть судовая аптечка? — трясёт Хэмфри его за плечи.
— Да, под баком, там дверь… — бормочет Адам и садится на пол, придерживаясь за Хэмфри. — Это ничего, я просто… устал…
Он бледен, он слабеет на глазах. Хэмфри, приказав усилием воли рукам не дрожать, быстро стягивает с него пальто и рубашку, внимательно осматривает, но не находит никаких других ран, кроме порезов на виске и на ладони.
Хэмфри с грохочущим сердцем мчится вниз. Нужно сперва остановить кровь, а после как-нибудь уложить его в покой. Он нащупывает в темноте ящик с пузырьками и пилюлями и повторяет себе, что всё будет в порядке. Нет никаких серьёзных ранений, и если Адам один без помощников вёл лодку не одну тысячу миль, а после несколько часов подряд провёл в борьбе и крайнем напряжении, то немудрено, что даже такой мощный организм, как у него, будет истощён. Всё в порядке, всё будет в порядке. Они уже столько всего преодолели, преодолеют и это.
Схватив аптечку, Хэмфри стрелой бежит наверх. Он видит, что Адам лежит возле мачты без сознания.