Мысль о судьбе Лича и Джонсона так взволновала меня, что разум мой помутился. Я ринулся в кубрик даже не стараясь незамеченным прошмыгнуть мимо собравшихся на палубе матросов. Впрочем, они даже не заметили моего внезапного побега, их взгляды были прикованы к шлюпке. В последний момент я остановился и оглянулся — шлюпка качалась на волнах, и я успел заметить два сгорбленных силуэта – фигуры Лича и Джонсона, обречённых теперь иметь дело с гневом Волка Ларсена. И погибнуть от него.
Я спустился по трапу в кубрик и затормозил. Темнота этой тесной каморки ослепила меня после залитой солнцем палубы, я замер, и дал глазам несколько секунд, чтобы очертания предметов прояснились, и я смог отыскать сундук с оружием. Я ожидал, что меня тут же охватят сомнения, что рассудок мой прояснится, но нет. Ни за что на свете я бы не поверил, что однажды с таким хладнокровием я решусь отправить на тот свет человека! Но решение моё было твердо, я не позволю больше ни одному живому существу пострадать от рук Волка Ларсена. Как только тьма отступила, я почти наощупь двинулся во мраке к сундуку. На ночь охотники запирали его, но не днём, днём он всегда был отперт, и я без промедления откинул крышку сундука и схватил охотничий карабин. Через полминуты, он был уже заряжен, и я помчался обратно на палубу, не замечая качки, сердце бешено колотилось в моей груди, и я слышал как оно ухало в ушах. Я ожидал, что пальцы мои будут дрожать, но ошибся и в этом, руки мои твёрдо сжимали приклад, а палец правой руки уже покоился на спусковом крючке.
Я взбежал на палубу и вскинул карабин, на миг солнце и яростные блики от волн ослепили меня, но мной руководила неизвестная мне сила, я готов поклясться, что повелевал сам дьявол, и под его руководством я не нуждался ни в зрении, ни в иных других чувствах. Карабин сам нашёл цель, — я чувствовал это на уровне инстинктов, — и я выстрелил в тот момент когда Ларсен поворачивался ко мне. Пуля угодила ему аккуратно в висок, и в воздух плеснул фонтан кровяных брызг. Череп его уродливо исказился, смялся от силы, пробившей его, Волк Ларсен как подкошенный стебель упал на палубу и тут же замер. Содержимое его головы вывалилось на палубу, а в воздухе повис кровяной туман.
Я стоял, остолбенев, руки мои сжимали карабин с такой силой, что пальцы побледнели, ноги вмёрзли в доски деревянного пола, и я не слышал ничего, кроме дикого биения сердца в ушах и плеска волн. Взглядом я сверлил искажённое лицо человека, который минуту назад стоял передо мной, и я не мог отвести глаз. Я смотрел как растекается розоватая лужица с бледными ошмётками в ней, стремительно загустевает на воздухе, приобретая форму желе, и теперь уже покачивается в такт качке шхуны. Шли мгновения, волочились, растягивались, пока наконец время окончательно не остановилось, погрузив меня в вечность, в которой я стою пригвождённый к палубе и наблюдаю за тем, как катаются в розовой жидкости осколки того, что когда-то являлось замечательным мозгом Волка Ларсена. Из этой вечности меня вывел глухой стук – это шлюпка стукнулась о борт шхуны.
— Эй, что у вас там произошло? — хрипло крикнул находящийся вне поля моего зрения Джонсон.
Я различил в его голосе плохо прикрытую надежду – видимо он услышал выстрел и, может даже увидел как грозная фигура ненавистного капитана повалилась на палубу. Что произошло? Я повёл взглядом вокруг, изучая лица матросов, не шелохнувшихся с момента самого выстрела. Они стояли бездвижно, одни смотрели на распростёртого на палубе мертвеца, вторые, округлив глаза, смотрели мне в лицо. Они тупо пялились на меня, как животные.. Как овцы, внезапно ставшие свидетелями того, как одна из их соплеменниц перегрызла глотку самому волку. Это сравнение показалось мне настолько нелепым, что я почувствовал охватывающий меня истерический смех, но вместо него к горлу подступил ком тошноты, а ноги вдруг стали ватными, я покачнулся и карабин, который я до сих пор продолжал сжимать побелевшими от напряжения пальцами, наконец выпал из моих рук и с глухим стуком упал на палубу.
Я вновь уставился на Ларсена – суть того, ЧТО я сотворил настигала меня, взгляд мой уткнулся в измятое пороховыми газами, разорвашими изнутри череп, лицо мертвеца, в его нижнюю часть, на оскалившийся рот. Губы Ларсена разомкнулись, обнажив зубы, и растянулись в подобии ухмылки. Даже на смертном одре Капитан Призрака улыбался.
— На шлюпке пять человек! — словно из чужого мира, сквозь бетонную стену донёсся до меня чей-то изумлённый возглас.
Реальность, в которой Волк Ларсен лежит, ухмыляясь смерти, с измятым черепом и бледной массой мозга и свернувшейся крови на палубе, пошла рябью. Вскоре наваждение и вовсе пропало, и я обнаружил себя стоящим в кубрике охотников. Колени мои подогнулись, меня охватила слабость, и я схватился руками за ступеньки трапа. Холод охватил меня, и я возблагодарил судьбу за то, что оберегла меня от столь ужасного поступка.